Николай Карпов - Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

[…] Иногда изъятие этих офицеров происходило при большом сопротивлении всего командного состава части, при большой баталии митингующей части, требующей смещения их и изъятия. Я помню, как бурно проходило собрание в одном из пехотных полков, где мы убирали командира полка полковника Влохина.

Так что Сорокина Ивана Лукича я знаю давно. […] Идейно все мы трое были разные, но в этой работе мы проводили единую линию по изъятию контрреволюционного офицерства из армии. Идейную направленность Сорокина я хорошо знал и представлял ею как преданного революционера » [291] Там же. Л. 76. .

Приверженность Сорокина идеям партии эсеров на том этапе его жизненного пути вполне объяснима. У этой партии была очень привлекательная программа социализации земли, и за ними в то время пошло много крестьян и казаков. Эсеры имели большинство в советах, они вошли в состав Временного правительства. Как показало время, линию своего поведения Сорокин не менял и в последующем, когда его полк был переброшен на Северный фронт, и когда он участвовал в работе так называемого Калединского съезда сначала в Киеве, а потом в Новочеркасске.

Вскоре, не будучи членом партии большевиков, Сорокин начинает действовать в соответствии с ее установками. Убедительным примером тому служат события в его родной станице Петропавловской осенью 1917 и в начале зимы 1918 года. Прибыв к себе на родину, он ведет революционную работу среди одностаничников и, когда состоялось решение об образовании ревкомов на Кубани, земляки единогласно избирают его председателем ревкома станицы. Один из старейших и уважаемых ее жителей, трижды в послереволюционные годы избиравшийся председателем ее сельсовета, бывший председатель колхоза Иван Николаевич Уваров показал автору этих строк сохранившийся у него список председателей ревкома, а потом сельсовета Петропавловской. Одним из первых председателей ревкома среди них числится Иван Лукич Сорокин. Под его началом работали: Золотухин Дмитрий Петрович, Логачев Ефим Данилович, секретарем ревкома был Золотов Павел Николаевич.

Когда в станицу прибыли представители от областного комитета партии большевиков и стали звать казаков в отряды Красной гвардии, чтобы идти на Екатеринодар, именно Сорокин первым обратился к землякам с призывом вступать в отряд, который он сам и начал формировать.

В дальнейшем Сорокин окончательно отошел от эсеров и больше ни в чем своей принадлежности к этой партии не проявлял. Завоевав огромный авторитет в войсках, начав командовать большими армейскими массами, Сорокин, судя по всему, решил, что в борьбе за новую власть он должен заниматься чисто военной работой, разрабатывать и осуществлять боевые операции, оставив политическим руководителям другое поле деятельности — воспитание красноармейцев, укрепление их дисциплины, обеспечение войск всем необходимым для жизни и боя. Однако руководители ЦИК так не считали и хотели водить его рукой по карте, намечая боевые операции.

Став помощником Автономова, он как и его начальник не стали вступать в партию большевиков не потому, что были против нее, а потому что как бывшие офицеры старой армии боялись отказа, который при их самолюбии и высоком чувстве собственного достоинства и чести повлек бы неминуемый уход обоих со всех постов. Кроме того, в армии основная масса ее бойцов была беспартийной, были также представители не только большевистской, но и других партий, поэтому и главком и его помощник считали, что, будучи беспартийными, им будет легче найти поддержку у всей массы войск. Все тот же Борисенко, которому не откажешь в знании Сорокина, приводит еще один пример, подтверждающий эти выводы:

«Тут я узнал, работая в исполкоме (в Екатеринодаре, после ею взятии Юго-Восточной армией. — Н.К.), что Сорокин выдает себя беспартийным. Я подумал — он меняет свои политические убеждения, пытаясь идти в ногу с большевиками. В исполкоме работая, я встречался много раз с Сорокиным, когда его и Автономова вызывали на заседания по различным вопросам. И Автономов и Сорокин считались беспартийными. Когда образовался Центральный Исполнительный Комитет Кубано-Черноморской республики, а я оставался все время членом президиума его, я чувствовал всегда большую неловкость, когда на заседание исполкома приезжали Сорокин и Автономов. Они обычно являлись и садились на местах членов исполкома, и никогда их не приглашали на сцену, на места членов президиума исполкома (в здании бывшего Окружного суда).

В президиуме исполкома, — продолжает Борисенко, — часто сидели кооптированные в президиум различные работники-евреи (например, Дунаевский, Островский, Зорько, Красников, Лацман, Остерман и др.). Я был убежден, что в командовании революционными силами (нашей Красной Гвардией и Армией) должны быть люди уважаемые исполнительным комитетом, люди, пользующиеся доверием исполкома, а не командиры, которые косились на исполком и президиум. Поэтому я считал, что эти встречи с высшим командованием должны быть почетны для этих командиров. Они же сидели в исполкоме как-то изолированно, на отшибе, и отчитывались на вопросы членов президиума исполкома как наймиты, посторонние, но не командирами той армии, благодаря которой мы управляли республикой.

Я считал, — пишет дальше Борисенко, — что ответственные члены исполкома должны провести какую-то работу с этими командирами, чтобы они стали вполне нашими товарищами, ведущими боевую работу нашей армии и Советской власти. Но кто должен проделать эту работу, я для себя так и не решил, да и условия были такие, что думать над этим вопросом и заниматься им у нас не имелось времени, возможности. Однажды, когда Автономов и Сорокин были вызваны на заседание исполкома Кубано-Черноморской республики, и, войдя в зал во время заседания исполкома, они присели на стулья у входа и оттуда начали отвечать на вопросы, им задаваемые, я встал, попросил слово и, обращаясь к исполкому, сказал: «Товарищи! Когда мы кончим с этим безобразием? Когда наши товарищи, руководители Красной Гвардией, являясь к нам в исполком для деловой работы, не будут сидеть на отшибе, не будут чувствовать себя сиротами, чужими? Я предлагаю просить товарищей Автономова и Сорокина занять места в президиуме и работать вместе с исполкомом.

Исполком аплодисментами встретил мое предложение, и командиры заняли эти места. Позже, когда находилось у меня время для раздумий по этому вопросу, я пришел к выводу, что такое положение дел является нашей ошибкой » [292] Там же. Л. 77. .

Второй вопрос, который не может не волновать, состоит в том, был ли Сорокин на самом деле авантюристом? Этот грех главкому вменяли особенно часто, но при этом «обличители» его особо не утруждали себя приведением примеров его авантюристического поведения.