Евгений Анисимов - Держава и топор

Без всякой ссылки на законы государь мог вынести приговор, а потом его отменить и вынести новый. 23 января 1724 года Петр «изволил читать экстракты по новгороцкому делу, по вологоцкому и указал… те дела решать по Уложенью». И в тот же день без всякого объяснения изменил приговор: «Его величество, будучи там же, указал по имянному своему указу бывшаго фискала Санина, хотя приговором и определено отсечь ему голову и оное утверждено собственною его величества рукою тако: „Учинить по сему“, однако же ево, Санина, колесовать». Когда дело дошло до казни, то царь на Троицкой площади вдруг распорядился отменить четвертование Санина и отослал его снова в крепость.

Из дел сыска мы часто узнаем только то, что многие преступники наказаны «за их вины», «за важные вины», «за некоторые важные вины», «за его немаловажные вины». И это все, что мы знаем из приговоров об их преступлении. И все же «глухота» многих приговоров не снимает научной проблемы классификации тогдашних государственных преступлений и поиска соответствия им в шкале распространенных тогда наказаний. Речь идет о том, чтобы попытаться понять: почему за одни «непристойные слова» людей отпускают из сыска с выговором и предупреждением, а за другие подвергают пыткам и мучительной казни? Чем определяется «цена» этих слов и соответствующие им наказания?

Политический сыск выработал следующую практику. Просто бранное, «продерзостное» слово, не имевшее «важности», да еще сказанное «с пьяну», «с проста», обычно наказывали битьем кнута, но чаще – сечением батогами или плетью. Если же «непристойные слова» относили ко второй группе, если в них усматривалась «злодейственность», «важность», умысел, особая злоба, да еще с элементом угрозы в адрес государя, то тяжесть наказания возрастала: кнут, ссылка на каторгу в Сибирь с отсечением языка и даже смертная казнь. Однако все критерии в оценке «непристойных слов» сразу же смещаются, если речь идет о делах крупных, в которых замешаны видные люди, или даже о делах рядовых, но по каким-то причинам признанных «важными», привлекших особое внимание самодержца. На вынесение приговора по всем этим делам влияли уже не принятые ранее нормы судебной рутины, а скрытые политические силы, воля самодержца.

Так же трудно установить соответствие тяжести преступления продолжительности заточения или ссылки, хотя естественно предположить, что приговоренные к пожизненному заключению или ссылке совершили более серьезное преступление, чем те, о которых в приговоре сказано «на десять лет», «на урочные годы», «до срока» или «до указа».

Когда выносился приговор о государственных преступлениях, совершенных группой преступников, то неизбежно вставала проблема установлений «шкалы наказаний», ранжирования их для участников групповых преступлений в зависимости от степени виновности каждого. Приведу пример. Следственная комиссия в 1701 году вынесла приговоры 5 стрельцам, участвовавшим в бунте 1698 года, а также одной стрелецкой жонке. Размещаю приговоры по нисходящей шкале наказаний:

1. Казнен смертью – 1 человек.

2. Бить кнутом, запятнав, сослать в Сибирь «в самые дальние города» – 3 человека.

3. Бить кнутом, сослать в Сибирь «в самые дальние города», без запятнания – 1 человек.

4. «Без наказания сослать в Сибирь на вечное житье в самые дальние города» – 1 человек.

Из этой партии приговоренных смертью казнен был один человек – Федька Троицкий. В приговоре о его конкретной вине ничего не сказано. Он один из «воров, изменников и бунтовщиков». И так названы все без исключения приговоренные в тот день преступники. Вошедший во вторую группу Микитка Голыгин наказан «за бунт и за раскол», а двое, Ивашка Мельнов и Федька Степанов, – «за их воровство и возмутительные слова». В третью группу попал стрелец Епишка Маслов, который участвовал в мятеже, но его вовлекли туда с принуждением. Наконец, без наказания, только ссылкой в Сибирь отделалась жонка Аринка Афанасьева. Этот пример кажется типичным для приговоров по государственным преступлениям начала ХVIII века. Ясно, что приговоренный к смерти Федька Троицкий признан в приговоре более виновным, чем Епишка Маслов, о котором указаны смягчающие его участь обстоятельства. Голыгин «за бунт и раскол» наказан суровее, чем Мельнов и Степанов «за их воровство и возмутительные слова», хотя, как уже сказано выше, понятие «воровство» почти безбрежно и охватывает фактически все преступления.

Итак, существовало устойчивое ранжирование вида причастности к государственному преступлению:

1. Зачинщик.

2. Сообщник.

3. Соучастник.

4. Неизветчик.

5. Подозреваемый (подозрительный за недоказанностью).

Такому ранжированию соответствуют и понижающиеся по степени суровости наказания. Вместе с тем в течение XVIII века усиливаются тенденции дифференцированного подхода к преступлению, становится заметно стремление даже в групповых делах определить меру наказания не только в зависимости от оценки умысла, мотивов действия группы преступников, но и с учетом различных обстоятельств дела.

Во время расследования дел участников восстания Пугачева Тайная экспедиция направила в Казанскую и Оренбургскую следственные комиссии особые «Примечания», в которых выделялись семь разрядов преступников. К 1-му разряду отнесены самые серьезные преступники – те, кто «пристал в толпу злодея из доброй воли, и делал во обще с тою толпою злодеяния и убивствы верноподанных и других к тому соглашал и был между злодеев командиром». По 2-му разряду числятся преступники, совершавшие преступления по принуждению главарей мятежников, «не имев ни малейшего способа, по превосходству силы злодеев, тому противиться». К 3-му разряду отнесены те, кто пристал к мятежникам добровольно, «а злодейств и убивств» не совершал и других к ним не склонял. В 4-й разряд включали тех, кто от мятежников отстал добровольно, но с повинной не явился. Все эти четыре вида преступлений, как отмечалось в рекомендации, – «суть разных родов [и] преступники должны быть наказываемы, размеряя каждого по их деяниям».

По 5-му разряду числятся участники восстания, которые в злодеяниях не участвовали, а только «делали вредные разглашения»; по 6-му разряду проходили все те, кто совершал преступления (кроме убийств), но, вняв призыву царского манифеста, добровольно сдался властям и чистосердечно раскаялся в содеянном. Наконец, 7-й, особый разряд составили примкнувшие к бунтовщикам офицеры и унтер-офицеры, от которых «отнюдь извинении никакие принимаемы, кажется, быть не должны». Солдат, попавших к пугачевцам, предполагалось «по законам наказать примерно» по жребию – каждого двадцатого. Все эти критерии применялись в судебной практике комиссий и других органов власти.