Мира Радоевич - Сербия в Великой войне 1914 – 1918 гг

В конце ноября в Вене принято решение и об окончательной расправе с Черногорией. План предусматривал всеохватывающее нападение с трех сторон. Главный удар должен был последовать из Боки Которской на Лавчену. Когда стало известно, что сербские войска будут отступать через Черногорию и Албанию, план был несколько изменен с целью воспрепятствовать отступлению и затруднить его, а врага окончательно уничтожить. Австро-венгерские части продвигались с запада из Баки Каторской к Вирпазару и Подгорице, в то время как войска, сосредоточенные на севере и востоке продолжали осуществлять прорыв к Подгорице через Мойковац, или Беране [312]. Пытаясь помочь отступающим сербским войскам и народу, союзнические черногорские войска предприняли серьезные, длившиеся несколько недель, Военные действия по прикрытию их отхода.

Прорыв австро-венгерских войск вглубь Черногории до 24 декабря успешно сдерживало Санджакское войско, постепенно отошедшее на линию Чакор — Мойковац — река Тара. С новых позиций черногорские части, сосредоточенные на западе фронта, защищали левый фланг отступающих сербских сил, часть которых находилась около Подгорицы, Скадара и южнее, на территории Албании. Намереваясь Санджакское войско, как самую мощную военную группировку черногорских сил, привязать к северо-востоку фронта и таким образом обеспечить быстрый прорыв своих частей, движущихся от Боки Каторской через Ловчен к Подгорице и Скадару, Верховное командование австро-венгерских войск активизировало боевые действия на участке между горами Беласица и Синявина, Решающая битва произошла у Мойковца 6–7 января 1916 года. Черногорские войска под командованием генерала Янко Вукотича одержали блестящую победу, тем самым остановив наступление на Черногорию c севера и востока, при обоюдных тяжелых потерях. В тоже время на западном направлении черногорская оборона уже 10 января 1916 года потерпела полный крах [313].

Уничтожив тяжелое вооружение, сербская армия двигалась через Албанию в трех направлениях. Первое из них вело от г. Печ, через Андриевицу и Подгорицу к Скадару. Второе направление — от Призрена и Люм Кули, через Спас, Флети и Пук до Скадара и Леша. Третья линия отступления вела от Призрена и Люм Кули к Пешкопее, Дебару и Эльбасану. С изможденной армией, без продовольствия и боеприпасов, отступали король Петр, регент Александр, министры, народные депутаты, некоторые иностранные дипломаты — в частности, французский посол Огюст Боп, представители интеллигенции. Все вместе они слились в огромную толпу беженцев, опасающуюся нападения и мести албанцев [314]. На протяжении всего пути через албанские горы их преследовали голод, заразные болезни, ледяные дожди, жуткие холода и враждебные, несмотря на поддержку частей Эсад-паши Топтани, албанские племена. За медленно продвигающейся колонной оставались десятки тысяч умерших от голода и холода или убитых в ходе нападений. Эти беспримерные страдания уже современники назвали Голгофой Сербии.

Среди бесчисленных свидетельств, появившихся при попытках как-то описать и донести до будущих поколений картины агонии народа, выделяются воспоминания Бранислава Нушича о мучениях мальчишек, несостоявшихся воинов-новобранцев: «Но картина голода была не так страшна, пока наблюдалась только в случаях с отдельными лицами; настоящую лихорадку волнений она вызвала в нас уже тогда, когда стали проходить мимо нас тысячи и десятки тысяч тех, кому призрак голода своей грубой кистью на восковых, бледных лицах вывел грубые черты изнеможения и отрешенности.

Это были длинные, бесконечные колонны голодных детей. Они шли по четверо в ряд военным строем, но не как солдаты. Проходили час, проходили два и три. Чтобы пропустить многочисленные ряды, все движение по тракту останавливалось полностью либо еле-еле осуществлялось по той половине дороги, которая оставалась свободной.

Это были дети, совсем юные, еще молоко на губах не обсохло, только что забранные от матерей и семей для того, чтобы сразу же вести по пути страданий и мучений, было детей этих, пожалуй, около 40 000, и по приказу их повели в изгнание, чтобы враг не взял в плен, потому что в марте следующего года они должны были стать призывниками… Их худые тела, неразвитые грудные клетки и сбивчивый шаг — оставшиеся признаки детства, а потухшие взгляды, склоненные головы и тяжелая боль, отражающаяся на лицах, делали их едва ли не восьмидесятилетними стариками…

Я и не догадывался, что эти дети осуждены на смерть… Не предполагал, что из сорока тысяч сербских детей в течение месяца тридцать шесть тысяч найдут себе места упокоения в заснеженных пропастях и в смрадных лужах…» [315].

Другой современник, Драгиша Васич, воспринял переход через Албанию, как страдания, которые были самыми тяжкими из пережитого сербским народом за всю историю. «Албания в известной мере принесла опыт смерти, — писал он. — Науке известно, что такой опыт невозможен, да это и понятно. А все же некий опыт обретался — как во врата смерти, в ее царство входить. В таких душевных бурях, от которых задыхались черные и голодные тени от людей, мысли о жизни и смерти были одинаково неопределенными. Все, что там пережито, совсем не походило на известное о жизни; да и все, что было известно о смерти, отличалось от того, как она действовала там. По очень узкой тропе козьей извивающейся над пропастью шел человек-скелет, окутанный туманом или мраком — нащупывал ногой тропу, ступал, спотыкался… и совсем уже не верил, что это жизнь. Ему казалось, что тело его двигают вперед не собственные силы, так как они давно были исчерпаны. И не ощущая больше в этом теле себя, он сомневался, что живет, сомневался в том, что следующие за ним и перед ним серые, немые призраки — это люди. То, что недавно было жизнью, немного позже стало означать смерть; недавние надежды — такие, как его, немного позже умирали перед ним, на его глазах. Он действительно ощущал, как его надежда умирала. Труп, который он звал продолжить путь, был недавно человеком, вселявшим в него веру; а оставляя его на скалистом утесе, он там одновременно оставлял и уверенность в себе, и таким образом он приобретал опыт: как умирают его надежда, его уверенность в себе, его жизненные силы, как умирает он сам… Албания — это такой же сон, как и явь». ибо люди «умирали с какой-то верой в ужасный конец вселенной, так как смерть там являлась правилом. Албания была Великой Пятницей сербов и Монбланом их страданий. На несколько месяцев, пока не была покинута, она стала нашей величайшей болью в изгнании» [316].

Правительство достигло албанского побережья 30 ноября 1915 года, а днем позже туда прибыл и регент Александр Карагеоргиевич. Сербское Верховное командование переходило через албанские горы дольше, чем планировало, и на побережье оказалось 6 декабря 1915 года. Во время отступления оно не получало донесений, не давало указаний и приказов. Французские корабли 9 декабря выгрузили первую партию продовольствия для сербской армии в Дурресе, а 17 декабря 1915 года в Св. Йоване Медовском. Когда подошли войска, оказалось, что не хватает муки, сухарей, фуража для скота… Питание изголодавшихся солдат было исключительно плохим.