Андрей Савельев - От Геракла до Перикла. Древнегреческая история

Это простейший вариант забвения – смущение рассудка каким-то природным или искусственным снадобьем. Без всякой мифологии, без всяких чудес и без присутствия богов.

Точно так же – без всяких чудес своим снадобьем утешает Телемаха, Писистрата и других прекрасная Елена в доме Менелая.

Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили,

Тонут в нем горе и гнев и приходит забвение бедствий.

Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере,

Целый день напролет со щеки не сронил бы слезинки,

Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась,

Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына

Острою медью убили и он бы все видел глазами.

Некогда было то средство целебное с действием верным

Дочери Зевса дано Полидамной, супругою Фона,

В дальнем Египте, где множество всяческих трав порождает

Тучная почва – немало целебных, немало и вредных .

Нет сомнения, лотофаги живут где-то близ Египта. Надо отметить, что именно в Египет занесла буря и корабли Менелая – можно сказать, в одно время с кораблями Одиссея. Вероятно, ветер дул в одну и ту же сторону, когда греки возвращались из-под Трои. И Менелай тоже постранствовал после этой бури немало – немногим меньше, чем Одиссей. Вот только жена, скорее всего, в этих путешествиях была рядом с ним. И дом его не осаждали женихи – как дом Одиссея и Пенелопы. Кроме того, с «богиней забвения» – в данном случае обладательницей зелья Полидамной (усмиряющей многих) встречается сама Елена – до времени уберегая мужа от соблазна забытья и бездумного веселья.

Вообще, «Одиссея» в первых ее песнях кажется вовсе не повествованием о фантастических приключениях царя Итаки, а историей злоключений его сына Телемаха, а также Менелая, который довольно длинно рассказывает о своей судьбе после похода в Трою. Здесь божественная часть сюжета практически невесома – Афина оказывается воплощена во вполне земные персонажи, прежде всего в друге Одиссея Менте (Ментесе), который потом сопровождает Телемаха в Пилос. Никаких откровений от Мента не исходит – только разумные рекомендации юному Телемаху.

Второй пункт забвения – в известном сюжете с циклопом – куда более опасен. Здесь ловушка захлопывается для всех сразу. Хотя, сюжет не исключает, что некоторые спутники Одиссея остались снаружи. Но они ничего сделать не могут. Циклоп, заваливший камнем вход в пещеру, оказывается владельцем это «утробы» страны забвения. И сразу же раздирает двух моряков и пожирает их. Для них забвение состоялось в полной мере. Остальным приходится задуматься – остаться ли живыми консервами в обиталище циклопа, или все-таки что-то предпринять. При этом циклоп как будто знает, что убивать его никто не станет, потому что только он может распечатать вход в пещеру. Поэтому он выпивает принесенное в дар вино и заваливается спать. Получается, что Одиссей сотоварищи попадает в ситуацию полного забвения для внешнего мира с перспективой быть съеденным на обед странным одноглазым монстром, который оказывается еще и родственником Посейдона, а значит – находящимся под его покровительством. Попадание в его пещеру – все равно что попадание на дно моря: оно означает безвестную гибель.

Одноглазость циклопа – весьма примечательная черта, причины которой в древнегреческой культуре никак не объясняются именно в силу того, что это явление из другой культуры, многие элементы которой греки в свою историю не взяли. Между тем «унарность» (См. об этом в книге А.Л.Антипенко. Мифология богини, М., 2002) – одна из черт мифологии, которая прослеживается от Египта до циклопа. Унарный бог Египта Мин, которого иногда связывают с историей походов Рамсеса II и детородной функцией, которую вместе с воинами на многие годы унесла вдаль от родных очагов армия фараона. Нанюхавшись какого-то специфического лотоса (вероятно, того же, что жевали лотофаги), Мин имел невероятную потенцию и обслуживал множество жен, чьи мужья ушли за фараоном, и тем самым восстановил армию для будущих походов. Здесь унарность представлена в самом обостренном виде – одноногости и однорукости. Фактически налицо фаллический символ в образе человека, приближенного к богам. Кстати, его характеристики в древних текстах – «чернокожий» и чужестранец.

У циклопа унарность сохраняется только на один глаз. В остальном он – просто непостижимый дикарь, который живет в одиночестве. И даже непонятно, где его родители, жена, дети, есть ли они вообще.

Циклопу приписаны отсутствие каких-либо законов (по крайней мере – законов гостеприимства, которые были так очевидно нарушены в отношении спутников Одиссея, даже несмотря на напоминание, что чужестранцам покровительствует Зевс), отсутствие земледелия (вот уж дикость!), отсутствие каких-либо признаков мореплавания (дикое для морских разбойников, коими являлись греки). Разумеется, циклопу с эллинами и разговаривать нечего; может быть, он даже не понимает, что ему говорят эти двуногие скоты, забредшие в его пещеру. Все это определяется как ущербность. В сочетании с властью над пленниками это выглядит ужасным нарушением привычных норм жизни. При этом, согласно Гомеру, лишенный зрения циклоп Полифем – «богоравный». Такую оценку в поэме дает ужасному людоеду сам Зевс, отвечая на просьбы Афины войти в положения Одиссея, тщетно стремящегося на Итаку.

Отметим, что предания о циклопах, о которых пишет Павсаний, представляют их как строителей крепостных стен и как авторов искусного изображения Медузы Горгоны.

Не вполне понятно, зачем циклопу было открывать вход в пещеру, если там должна быть почти полная темнота, а его ослепление никак не прибавляло ему контроля над действительностью снаружи пещеры – он все равно ничего не видел. Еще менее понятно, откуда вообще взялся циклоп, если ему надлежит вместе со сторукими охранять Татрар, чтобы оттуда не сбежали заключенные – титаны, низвергнутые олимпийскими богами. Циклоп оказывается двойственным – с одной стороны, участником телегонии, с другой – просто кривым гигантом. Кстати, Одиссей сотоварищи его сородичей не видели, а потому все рассказы о том, что в округе живут другие циклопы (то есть, тоже одноглазые) – просто домысел.

Известным способом выскользнув из пещеры циклопа, Одиссей, тем не менее, вовсе не избегает «страны забвения». По сути дела, его дальнейшие странствия – это освоение всех возможных форм забвения, поскольку Посейдон решает: не бывать Одиссею дома, не достигнуть родных берегов. Уж если это и случается, то через многие годы и в результате покровительства многих богов. А вот спутникам Одиссея повезло меньше – все они погибли. По сути дела, рассказ Одиссея именно об этом. Он отвечает на расспросы родственников его друзей: «Ну а мой-то как сгинул?»