Коллектив авторов - Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 2

Визит И. Броз Тито в Советский Союз, длившийся более трех недель (с 1 по 23 июня) и ставший подлинной кульминацией нового советско-югославского сближения, был обставлен с большой помпой. Многотысячный митинг дружбы на стадионе «Динамо» 19 июня должен был символизировать полное преодоление взаимного недоверия. В угоду сближению с Тито в Москве пошли даже на существенные кадровые перестановки. Буквально накануне приезда президента ФНРЮ происходит смена караула на Смоленской площади — освобождается от обязанностей министра иностранных дел последовательный ортодокс В.М. Молотов, считавший целесообразным ограничиться выстраиванием отношений с «ревизионистской» Югославией как с рядовым «буржуазным» государством. Однако при всей серьезности приготовлений сверхзадача переговоров так и не была решена. Осознавая экономическую выгоду сотрудничества с СССР, Югославия снова не захотела поступиться своим суверенитетом и продолжала дистанцироваться от советского блока, не проявив никакого желания вступить в ОВД и СЭВ. Подписанная по итогам переговоров межпартийная Декларация носила явно компромиссный характер со стороны КПСС, в ней ничего не говорилось ни об идеологическом единстве двух партий, ни о принадлежности Югославии к социалистическому лагерю, зато отмечалось, что обе стороны «чужды всякой тенденции навязывания своего мнения в определении путей и форм социалистического развития». Хотя июньская встреча 1956 г. не прервала поступательного развития отношений с недавним изгоем мирового коммунистического движения, в Москве были явно разочарованы результатами визита И. Броз Тито. Запись заседания Президиума ЦК КПСС зафиксировала намерение «сказать югославским товарищам, что мы не удовлетворены текстом декларации, но спорить не будем». Председатель Совета министров СССР Н.А. Булганин, на завтраке в Кремле в честь Тито поднявший тост «за друга, за ленинца, за нашего боевого товарища», через некоторое время был раскритикован за это соратниками: «преждевременно заявление т. Булганина. Назвал т. Тито ленинцем». Причем эта позиция вскоре была доведена и до лидеров компартий стран советского блока.

22-24 июня в Москве состоялось совещание руководителей социалистических стран — одним из центральных был вопрос о новых формах сотрудничества между компартиями, призванных заменить изживший себя Коминформ. В последний день работы в отсутствие югославских представителей обсуждались итоги визита Тито в СССР. Советские лидеры опасались, что братские партии воспримут советско-югославскую декларацию как свидетельство начавшегося принципиального пересмотра характера отношений между компартиями. Или, иными словами, как документ, отражающий новую доктрину восточноевропейской политики СССР. Это, однако, явно не отвечало тогдашним намерениям Хрущева и его окружения. По замечанию проницательного и хорошо информированного посла Югославии в СССР В. Мичуновича, руководители КПСС, чтобы пресечь извлечение нежелательных выводов из опубликованного документа, «ясно дали понять лидерам стран лагеря, что то, что они подписали с Тито, не имеет значения для политики СССР по отношению к государствам и коммунистическим партиям стран лагеря». Подобное предупреждение было адресовано не столько партийным элитам этих стран, привыкшим беспрекословно подчиняться воле Москвы, сколько восприимчивым к югославскому опыту коммунистам-реформаторам Восточной Европы.

Напуганный размахом критических выступлений дома и в ближнем зарубежье и раздосадованный публикацией в американской прессе 4 июня своего съездовского закрытого доклада о культе личности, Н.С. Хрущев 24 июня на совещании призывал лидеров социалистических стран к более жесткой реакции на оппозиционные настроения, оживившиеся на волне ХХ съезда. А через считанные дни, 28 июня, в польской Познани демонстрация рабочих, выступивших за улучшение условий труда, вылилась в серьезные беспорядки. Зная об удручающем материальном положении рабочих, члены партийного руководства еще до этих событий ездили по промышленным центрам, чтобы погасить страсти. Но ярче всего вспыхнуло там, где не ждали — в Познани, где не было высокой концентрации промышленного пролетариата. Здесь вышли на манифестацию протеста металлурги, к которым присоединилась молодежь и рабочие других предприятий. Экономические требования быстро сменились политическими («Долой русских!»), а протестующие начали громить административные здания. В город были введены войска, через два дня бунт был подавлен. Более 70 человек в результате погибли, не менее 300 получили ранения. Расправа над участниками акции протеста и ее пропагандистское прикрытие, выдержанные в лучших традициях сталинизма, серьезно дискредитировали правящую элиту в глазах общества. Взоры поляков все чаще обращались в сторону Гомулки как единственного, кто, как казалось, мог демонтировать сталинскую систему в стране. В первичных парторганизациях начали раздаваться призывы снять с Гомулки обвинения в антигосударственной деятельности и вернуть его в состав руководства. В сентябре этот призыв поддержали и некоторые реформаторы из числа высокопоставленных функционеров.

Таким образом, познаньские волнения, ставшие первым серьезным испытанием на прочность заявленной с трибуны XX съезда КПСС готовности к преодолению сталинского политического наследия, наглядно продемонстрировали всему мировому сообществу, что на подобные эксцессы в советском лагере будут и впредь реагировать только силой. В Венгрии в те же дни происходят события, которые перепуганные партийные функционеры тут же окрестили «идеологической Познанью». Дискуссия по проблемам свободы печати на собрании Кружка Петефи 27 июня превзошла все предшествующие как по количеству участников, так и по накалу страстей, радикальности критики властей. Следствием обострившейся внутриполитической борьбы стала отставка, с согласия Москвы, в середине июля 1956 г. М. Ракоши, который в силу своей крайней непопулярности представлял собой серьезную обузу для соратников. Но долгосрочного эффекта это не возымело, политическое затишье оказалось недолгим, с начала сентября намечается новый подъем оппозиционных выступлений, причем оппозиция перерастает свои прежние внутрипартийные рамки, трансформируется в более широкое и разнородное общественное движение. Существенную роль в нем играли творческая интеллигенция, а также студенческая молодежь. Под давлением снизу был восстановлен в партии И. Надь, дано согласие на перезахоронение останков Л. Райка и репрессированных вместе с ним коммунистов. Этому акту его организаторы придавали символическое значение — как не только восстановлению справедливости, но и свидетельству полного разрыва со сталинским наследием. Многотысячное шествие 6 октября под лозунгами обновления социализма стало важным психологическим рубежом — народ впервые вышел на улицы, почувствовав в себе достаточно сил для открытого противостояния диктатуре. Кризис режима с каждым днем приобретал все более угрожающий характер для тех, кто стоял у руля страны.