Мишель Перро - История частной жизни Том 4 [От Великой французской революции до I Мировой войны]

Нельзя не отметить, что частные архивы — самые богатые источники информации–социально неравноценны и не всегда доступны, да и сохранность их тоже порой сомнительна. Для хранения документов нужны подходящие помещения. Хорошо, когда наследники увлечены историей и генеалогией–тогда старые бумаги превращаются в реликвии. В настоящее время происходит переоценка ценностей, отношение ко всякому «старому хламу» меняется. Между тем семейная переписка и «личная» литература (дневники, автобиографии, мемуары), представляющие собой незаменимые свидетельства истории, не всегда являются истинными документами приватности. Все они создавались в соответствии с приличиями и по принятым правилам. Нет ничего менее спонтанного, чем письмо; ничего менее прозрачного» чем автобиография, которая может быть написана как для того, чтобы что–то запечатлеть, так и для того, чтобы что–то разоблачить. По крайней мере, все эти слабые попытки скрыть или продемонстрировать нечто приоткрывают завесу тайны.

Такое свидетельство истории, как роман XIX века, посвященный семейным интригам и интимным драмам, вымысел более «истинный», чем реально прожитое, будет нами использоваться с осторожностью и лишь отчасти — например, при описании стиля жизни, — с учетом важности отделения литературы от реальности и специфичности работы с текстом. Вместе с тем герои романов живут в нас, музыка этих романов пронизывает все наше существование.

Так или иначе, изучение частной жизни ставит трудные задачи. Эти трудности связаны не только с малым числом исследований, что заставляет делать выводы без проведения анализа и на основании фрагментарных данных. Если в результате нашего исследования появятся другие данные, опровергающие сделанные нами выводы, это станет очень хорошим результатом нашей деятельности!

С уверенностью можно говорить о расхождениях в имеющихся источниках. В большей мере в них упоминается жизнь в городах, тогда как сельская частная жизнь, находившая отражение в фольклоре, в источниках не описана. В городах взгляды буржуазии находятся на разных полюсах. Несмотря на значительные усилия документалистов из издательства Seuil, за что им следует выразить здесь благодарность, иконография все еще носит импрессионистский характер, основанный скорее на богатом воображении. В то же время нельзя забывать не только о столкновении частного и социального, но и о существовании различных типов частной жизни с едва заметной комбинацией устоявшихся элементов.

Еще одна трудность: невозможность охватить Запад во всей его полноте, не вступая в противоречия с предыдущими томами серии. Но этот разрыв не бессмыслен. Огромное количество материала, узость проблем, дефицит работ и прежде всего возникновение национальных территорий — все это неизбежно влекло за собой предвзятость нашего мнения. Центральной темой этой книги является история Англии, наиболее проработанная и оказавшая сильнейшее влияние на французское общество.

Изучение частной истории требует особых подходов. Классических методов, используемых при исследованиях экономической и социальной истории, в данном случае недостаточно. Несмотря на очевидную необходимость, историческая демография является лишь грубым остовом. Историческая антропология и так называемая история менталитетов, ответственная за взаимодействие теории и практики, оказывают более существенное влияние. Эффективны разного рода выводы, сделанные на основе интеракционизма (Эрвин Гоффман. Представление себя другим в повседневной жизни), детального анализа микроистории, а также социологии культуры. Мы очень признательны всему этому, но еще в большей мере — феминистским исследованиям публичного и частного, разграничения сфер влияния, взаимоотношения полов в семье и обществе, проводившимся в последние годы.

Есть еще одна трудность: невозможность оказаться, так сказать, по ту сторону зеркала и узнать нечто, кроме внешней стороны частной жизни. В этой области выразимое порождает невыразимое, тайный свет — тень. Мы с горечью понимаем, что чем больше мы узнаем, тем глубже становится тайна недосказанного, незнакомого, непознаваемого. Вероятно, нужны другие методы исследований, основанные на семиотике и психоанализе. Тьма сгущается, как только мы приступаем к изучению истории жизни отдельных людей вне семьи — как они жили, как действовали, что чувствовали и как любили, каковы были их душевные и телесные порывы, мечты и фантазии. Это касается и семейных интриг в романах Бальзака, истории желания у Жерара де Нерваля, прустовских описаний интимных переживаний.

Как бы то ни было, перед вами наша пьеса с тысячью действующих лиц, плод труда шести авторов. Действие разворачивается во Франции в XIX веке. Сразу после того как занавес поднимется, выступает странный дуэт: Французская революция и английский дом (home) . Собираются актеры: семья и другие. Сцена: дома и сады. Наконец, тайные кулисы отдельного человека.

На заднем плане — намек на статую Командора, как бы тень государства, потому что, несмотря ни на что, история частной жизни — это и политическая история повседневности.

Итак, пусть же праздник начнется!

Мишель Перро, Линн Хант, Кэтрин Холл

Мишель Перро

XVIII век четко разграничил общественное и частное. Публичное попало в сферу влияния государства, тогда как частная жизнь, некогда малозначительная, вдруг начала цениться очень высоко и стала синонимом счастья. Частная жизнь ограничивалась семьей и домом, но формы общения были весьма разнообразны.

Французская революция драматическим и противоречивым образом нарушила эту эволюцию, краткосрочные и долгосрочные результаты которой должны быть, впрочем, обозначены. В краткосрочном плане частная сфера, «частные интересы» считались благоприятной средой для разного рода заговоров и предательства. Публичность предполагает прозрачность; планировалось изменить нравы и характеры людей, создать иную модель пространства и времени и в ней — нового человека, с новой внешностью, речью и чувствами при помощи педагогики знака и жеста.

В долгосрочном плане Революция разграничивает публичную и частную сферы, придает большое значение семье, дифференцирует гендерные роли ее членов: публичный человек — мужчина, домашний — женщина. Семья остается патриархальной, но власть отца во многом ограничивается и признается право на развод. В то же время провозглашается свобода личности, habeas corpus [4] Habeas corpus — название закона о свободе личности, принятого английским парламентом в 1679 году. , право на личную безопасность, которое до сих пор так плохо соблюдалось во Франции; Революция закладывает основы этого права: так, начиная с 1791 года статья 184 Уголовного кодекса сурово карает за несоблюдение неприкосновенности жилища.