Мишель Перро - История частной жизни Том 4 [От Великой французской революции до I Мировой войны]

Бурная история повседневной частной жизни в эпоху Революции заслуживает отдельного тома. Линн Хант, специалист по этой эпохе, описывает здесь в общих чертах то, что происходило на заре XIX века.

Как под влиянием евангеликов, утилитаристов и экономического развития, в ходе которого место работы постепенно отделилось от места проживания, в Англии начала XIX века произошло разделение публичного и частного, отныне неотделимого от семьи, и в то же время более четкая дифференциация гендерных ролей? На примере нескольких характерных фигур, начиная с оскорбленной королевы Каролины [5] Имеется в виду Каролина Брауншвейгская (1768–1821), супруга короля Георга IV. , судебное разбирательство по поводу которой имело место в 1820 году, в результате чего общественное мнение стало требовать от короля образцового поведения, и заканчивая ювелиром из Бирмингема, целью и смыслом жизни которого стало обустройство собственного коттеджа, Кэтрин Холл рассказывает нам историю возникновения нового домашнего идеала.

Главное в английской модели — появление среднего класса и закрепление его роли. Средний класс начинает оказывать влияние на низшие сословия, навязывая им добродетели хорошей хозяйки. Рабочий класс принимает эти добродетели, но на свой манер и в своих собственных целях. Джентри же ограничивают свой круг общения стенами своих имений.

Под крылом тех, кого вскоре назовут «ангелами домашнего очага», между детской и садом, расцветает нежность своего дома ( home ). Мы подошли к истокам викторианской privacy , описанной в бесконечных книгах, покоривших Европу.

Каково же влияние этой модели на французское общество, ищущее равновесие между своей деятельностью и счастьем? Она проникает во французское общество разными путями — ее привозят путешественники и денди, изгнанники и коммерсанты, бонны и мисс, состоящие на службе в богатых семьях. Англомания была отличительной чертой французского света. От англичан перенимают привычку к гигиене (мыло, уборные, ванны), манеру одеваться, говорить (в речь французов входят слова home, baby ), играть, чувствовать, любить — осталось огромное количество следов этой бытовой англомании, проникшей и в народную среду. Начиная с 1900 года профсоюзы ратуют за создание зеленых пространств в городах, приходит мода на спорт и проведение досуга на английский манер. Плакаты Всеобщей конфедерации труда, призывающие к установлению восьмичасового рабочего дня и «английской» рабочей недели очень напоминают рисунки Крукшанка [6] Джордж Крукшанк (1792–1878) — английский книжный иллюстратор и карикатурист. . И все это — на фоне англофобии, постоянно возникающей вследствие разного рода экономических и политических конфликтов.

Первенство Англии, в особенности в первой половине XIX века, абсолютно оправданно. В дальнейшем огромную притягательную силу приобретает выдающаяся в культурном отношении Германия, а в начале XX века—Соединенные Штаты.

Благодаря этим факторам все острее встает вопрос об иностранном влиянии на частную жизнь французов, исключая приграничные и спорные территории (Эльзас, Ницца и Савойя). Является ли по–прежнему Италия, куда все ездили в романтические путешествия, владычицей эстетических чувств и эмоций, какой она была для Руссо и Стендаля, остается ли она такой же для Женевьевы Бретон [7] Женевьева Бретон жила во второй половине XIX века и всю жизнь вела дневники, позволяющие узнать о частной жизни семьи интеллектуалов. , например? Из Северной, Восточной или Южной Европы приходят различные веяния во Францию XIX века, и когда именно? Трудный вопрос, может быть, лишенный смысла. Невозможно проанализировать культурное и бытовое влияние на частную жизнь. Отдельные люди, более или менее ассимилировавшиеся во Франции, не формировали стиль жизни, но все же нельзя сбрасывать их со счетов.

Если рассматривать Францию в плане открытости другим народам, можно увидеть противоречивую картину. Демографическая ситуация во Франции — низкая рождаемость, высокая смертность и, следовательно, крайне медленный естественный прирост населения — уникальна для Европы, и поэтому Франция становится страной иммиграции. Во второй половине XIX века во Францию хлынул поток иммигрантов — бельгийцев, итальянцев, евреев из Центральной Европы, бежавших от погромов (между 1880 и 1925 годами около 100 0000 евреев прибыло во Францию, и 8о% из них поселились в Париже). В 1851 году иммигрантов уже 380 000, а в 1901‑м — больше миллиона. Таким образом, иммигранты составляли 2,9% населения страны и 6,3% населения Парижа. Как нетрудно понять, они были людьми бедными и малопривлекательными для принимающей стороны. Это видно по презрительному отношению к вновь прибывшим из центральноевропейских гетто евреям их давно ассимилировавшихся соплеменников и по враждебности, с которой относились в рабочих районах к итальянцам, особенно в период кризисов. Без поддержки семей им было бы не выжить. В любом случае законодательство (например, закон от 1889 года о натурализации) способствовало их ассимиляции. Какое же влияние оказали все эти миграции на частную жизнь?

С другой стороны, самоуверенная якобинская Франция создает достаточно эффективную, прочную и несколько застывшую модель гражданского общества, равняющую всех под одну гребенку, не принимающую местные говоры, исправляющую акцент, навязывающую всем мигрантам, как внутренним, так и внешним, единый шаблон поведения. Вышедшая в свет в 1985 году книга Пьера Сансо «Франция чувствующая» свидетельствует об отступлении частной жизни под натиском публичной.

И совсем из другой области: не является ли отказ рассматривать сексуальность как главное в человеке, согласно великому венцу Фрейду, еще одной причиной сдержанного отношения к частной жизни и к восприятию себя?

Модели частной жизни в XIX веке практически неотделимы от национальных территорий.

Линн Хант

Во время Революции границы между жизнью публичной и жизнью частной были очень размыты. Дух публичности вторгался в сферы, обычно относившиеся к приватной жизни. В начале XIX века в связи с расширением публичного пространства и политизацией повседневной жизни перераспределились сферы влияния общественного и частного. В период между 1789 и 1794 годами общественное пространство непрерывно расширялось, и результатом этого процесса стало возвращение к себе, в лоно семьи, в собственные дома, и частное пространство приобрело более четкие очертания. Тем не менее, пока это возвращение не состоялось, частная жизнь подвергалась наиболее жестокой агрессии за всю историю западного мира.