Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Таким образом, несмотря на наличие в нем чрезвычайно архаичных черт и поздние свидетельства о верховенстве над асами, образ Одина должен быть признан нами исторически относительно более поздним, и сугубо древнегерманским, в отличие от остальных лидеров в рейтинге германо-скандинавских богов, представляющих общеиндоевропейскую традицию. Главным содержанием рассматриваемого нами периода в области религиозно-мифологической культуры является именно конституирование и укрепление роли Одина, поглощение им некоторых существенных черт старых, традиционных богов и постепенный выход на первый план непосредственно перед началом бурной эпохи викингов.

Все вышеизложенное позволяет утверждать, что именно Тор должен быть признан нами в качестве лидера древнегерманского пантеона в эпоху римского железного века и последующих периодов — вплоть до рубежа Венделя и эпохи викингов. При этом нельзя говорить об оттеснении его в дальнейшем Одином на задний план. Видимо, ключевым в этом процессе был факт определенного размежевания функций богов в результате усложнения структуры общества. Ведь вся эпоха викингов, несмотря на свой блеск, — без сомнения, прежде всего эпоха глубочайшего кризиса, проявившегося во всех сферах жизни. Кризис отнюдь не обязательно связан с упадком или стагнацией. Кризис — это прежде всего перелом в жизни, перелом в сознании и мировосприятии людей, теряющих стабильность установленного веками традиционного порядка вещей, когда старые ответы не удовлетворяют новым вызовам и старые схемы перестают работать. Это не означает, что сами люди обязательно должны чувствовать эти изменения. В данном случае это как раз тот случай, когда нам с расстояния в тысячу-полторы лет некоторые процессы видны гораздо лучше, чем современникам событий.

Дружины не возникали — менялась их роль. Они все более обособлялись от массы населения — в случае с дружинами земельных конунгов; все большее значение и силу приобретали воинские коллективы откровенно маргинального типа, которые в значительнейшей мере и осуществляли агрессию викингов, особенно на начальных ее этапах, дружины «морских конунгов». Именно в этой узкопрофессиональной и, в подавляющем большинстве случаев, подчеркнем еще раз, маргинальной среде и формировался тот образ покровителя, который наиболее полно удовлетворял ее духовные запросы и особенно популярен был среди собственно вождей, — ведь это не отменяло симпатий к Тору, амулеты которого продолжали носить все слои общества.

Стандартная триада — Тор, Один, Фрейр — продолжала дифференцироваться отчасти в сторону дальнейшего уменьшения числа выполняемых функций и дальнейшего очерчивания их границ для каждого из членов, главным же образом в сторону дальнейшего социального распределения их «сфер ответственности». Тор продолжал оставаться всеобщим и наиболее популярным богом, он был достаточно многогранен (вопреки сложившейся традиции трактовки его образа), чтобы отвечать запросам практически любого слоя скандинавского общества, — каждый находил в его личности те качества, которые были ему необходимы в повседневной жизни. Фрейр окончательно переместился в область аграрного производства и семейных культов — здесь он выполнял свои функции блестяще и на «негромком», «домашнем» уровне, несомненно, был чрезвычайно популярен. В то же время его качества оставались невостребованными со стороны воинов-профессионалов, среди которых, разумеется, почитание Фрейра нельзя расценить иначе, как нонсенс. Что же касается Одина, то в его личности практически невозможно обнаружить черты, которые были бы необходимы бонду-крестьянину или, по крайней мере, входили бы в круг положительных качеств с его, крестьянской, точки зрения. Хитрость, коварство, изощренная мудрость, знание тайны рун и владение искусством изящной словесности и стихосложения, наконец, воинское мастерство — все это никоим образом не входило в круг повседневных забот нормального человека. Разумеется, толковое руническое заклинание могло помочь в плане погоды или повышения плодовитости скота, а владеть оружием было необходимо каждому свободнорожденному. Однако в целом приходится признать, что в образе Одина практически нет черт, которые были бы востребованы (неопосредованно) подавляющим большинством населения. Таким образом, претендовать на всеобщее главенство над пантеоном Один мог действительно лишь в кругу «своих», то есть в среде формирующегося военного сословия.

В результате на смену схеме «замещения» мы однозначно ставим схему «дифференциации функций» как адекватное отражение предпоследнего акта драмы северного язычества. Последним ее актом стали попытки создания из Одина «Всеотца» и приписывания ему творения не только человеческого и божеского рода, но и всего сущего. Спор о том, что здесь было первично — сокрушительное влияние соседствующего христианства или внутренняя эволюция традиционной религии асов, — решения не имеет, как спор о первичности курицы и яйца. История германского (как, впрочем, и славянского) язычества в финальной его фазе — стремительный взлет по гиперболе с неистовым ускорением во времени, который, к великому сожалению об исторической неизбежности, прерван на самом интересном для нас месте. Он, этот взлет, столь краток, что всякие попытки хронологической дифференциации упираются в сложность интерпретации размытого кадра фотопленки, где несколько снимков наложились один на другой. Это не представляет собой невыполнимой задачи, но однозначно — тема другого исследования.

Мы не можем списать со счета и такой чрезвычайно важный фактор, как локальные традиции. Мифология не была ни государственной, ни племенной. Унификации не было, как не существует ее в язычестве в принципе. Поэтому влияние локальных различий могло быть весьма существенным и достаточно отчетливо дифференцировать миф и культ даже соседних областей. Однако мы лишены практически всякой возможности рассматривать эпоху с таким разрешением, поэтому все выводы в данном направлении будут неизбежно недопустимо гипотетичны.

Оценивая германо-скандинавскую мифологию I–VIII столетий в целом, необходимо отметить, что существующие косвенные свидетельства, при всей их отрывочности, позволяют охарактеризовать ее как локальный североевропейский вариант развитой индоевропейской мифосистемы. В ней присутствует набор достаточно типичных характеристик — как универсальных (трикстер, устойчивые следы шаманизма), так и свойственных в особенности индоевропейским мифологиям (чрезвычайно высокая роль бога-громовника, нумерологическая символика чисел 9 и 12, большая значимость воинских божеств). При этом на развитие северной мифологии оказали существенное влияние особенности природного окружения северных германцев и их исторического пути. Особенности эти нашли выражение в следующих обстоятельствах: