Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Утвердившиеся еще во второй половине XVIII — начале XIX в. три подхода к пониманию слова «цивилизация» продолжают существовать и в настоящее время. Это:

1) унитарный подход (цивилизация как идеал прогрессивного развития человечества, представляющего собой единое целое)

2) стадиальный подход (цивилизации, являющиеся этапом прогрессивного развития человечества как единого целого)

3) локально-исторический подход (цивилизации как качественно различные уникальные этнические или исторические общественные образования).

Чаще всего цивилизация определяется как социокультурная общность, обладающая качественной спецификой, как целостное конкретно-исторической образование, отличающееся характером своего отношения к миру природы и внутренними особенностями самобытной культуры, что в общем и целом укладывается в рамки третьего, локально-исторического подхода.

Полностью принимая это мнение, следует высказаться все же и в защиту понимания цивилизации как завершающей фазы развития культуры. Поскольку спор здесь идет преимущественно об употреблении терминов, мы неизбежно упираемся в скорее филологическую проблему истолкования смыслов слов, отличающихся оттенками, каждому из которых соответствует свое понимание сущности явления. Указанная полисемантичность термина это вполне допускает. Так, мы можем выделить следующие варианты истолкования этого слова:

а) «цивилизация» как прогресс — отглагольное существительное, если угодно, производное от термина «цивилизоваться», то есть двигаться в своем развитии от неких априорно примитивных форм общежития и культуры к более сложным и, по определению, высоким (пример словоупотребления: «цивилизация этого общества шла достаточно быстрыми темпами»)

б) «цивилизация» как состояние — существительное, выражающее пребывание некоего сообщества в фазе, соответствующей достаточно дальнему продвижению по пути, предлагаемому в легенде, к пункту «а», пребывание этого сообщества «за гранью», условно отделяющей это состояние от предшествующих, «доцивилизационных» или «нецивилизационных» (пример словоупотребления: «к этому времени они практически вышли из состояния варварства и вплотную приблизились к цивилизации»)

в) «цивилизация» как реальность — существительное, предельно рельефно очерчивающее совокупность обществ, сходных по своим культурно-историческим характеристикам, тесно и относительно неантагонистично связанных между собой, осознающих собственную родственность (совершенно необязательно этническую) и устойчиво существующих в течение исторически значимого промежутка времени (пример словоупотребления: «с этого момента мы можем говорить о формировании античной средиземноморской цивилизации»).

Таким образом, здесь и далее употребление термина «цивилизация» вариативно в своем смысловом наполнении и находится в зависимости от контекста. Ближе всего эта позиция к схеме, впервые обозначенной Ф. Гизо, и не устаревшей в принципиальных своих положениях. При этом представляется, что понимание цивилизации как состояния и тем более как процесса олицетворяет собой несколько более метафизический слой научного познания. В этом контексте наиболее существенным и соответствующим выглядит истолкование понятия цивилизации как надэтнической и обычно надгосударственной социокультурной общности. Складывающейся в конкретных историкогеографических условиях.

Применительно к условиям нашего исследования это положение имеет особое значение. В силу хронологических параметров рассматриваемой эпохи цивилизация как контрапункт культуры, как переход к машинной эпохе и отрыв от традиционной культуры просто не попадает в наше поле зрения. В какой-то степени можно говорить о чертах цивилизованности, противостоящих закату варварства, обнаруживающих себя в эту эпоху, однако это противопоставление вряд ли поддается строгому научному анализу и оценке. В силу этого имеет смысл сосредоточить усилия на наиболее четко обозначенной ипостаси термина, тем более что объектом нашего внимания является вполне реальная и достаточно устойчивая локальная общность, существующая в рамках так называемой балтийской субконтинентальной цивилизации раннего Средневековья. Нет сомнения, что эта локальная общность хронологически далеко выходит за традиционные рамки VIII–XI вв. и отчетливо прослеживается в интересующий нас период.

Развернувшаяся на территории Европы историческая драма протяженностью в несколько тысячелетий, в виде которой предстает перед нами формирование исторического пространства наиболее развитого ныне континента, содержала в себе немало весьма ярких и значимых эпизодов, чрезвычайно серьезно влиявших на последующий ход событий. Исторически одним из наиболее ранних общеконтинентальных катаклизмов стало возникновение общностей, послуживших базовой средой для формирования индоевропейцев. Чрезвычайно многообразная литература, существующая в области данной проблематики, свидетельствует как о важности вопроса, так и о его окончательной нерешенности (неразрешимости?). В качестве прародины индоевропейцев (арийцев) издавна предлагались регионы, столь далеко отстоящие друг от друга, что, кажется, общим у них являлось лишь расположение на территории Старого Света. Пространства от Индии до Атлантического океана в разное время выступали как возможное прибежище праэтноса, игравшего столь важную роль в жизни всего человечества.

Тем не менее если следовать наиболее взвешенным и аргументированным археологическими данными свидетельствам, то ареал поисков все же существенно сужается. По крайней мере, в числе таковых наиболее вероятных претендентов могут рассматриваться сугубо европейские (в географическом смысле) территории — Европейский Север и зона южнорусских степей, прилегающая к Черному морю с севера. Аргументация «за» и «против» применительно к каждой из этих зон наличествует как в достаточно представительной на сегодняшний день библиографии, так и в существующих обзорах теоретических концепций (136; 75-118).

Следует отметить, что вся совокупность данных, как и общие рассуждения, конечно же, делают более привлекательной скандинавскую версию. Несмотря на «компрометирующее» ее использование общих положений теории Г. Коссинны и его сторонников германской официальной идеологией эпохи Третьего Рейха, эмоциональное опровержение пангерманизма и идеи априорного расового превосходства германцев над прочими этносами не может заслонить чрезвычайно важной роли Севера в целом и Скандинавии в частности в процессе культурного развития Европы в послеледниковый период. В настоящее время наблюдается совершенно отчетливое возрождение традиции северной локализации индоевропейской прародины, долгое время находившейся в вынужденно угнетенном состоянии. Антропологические данные достаточно отчетливо указывают на Северную Европу как на регион чрезвычайно давнего и постоянного места обитания наиболее близких к доминантному арийскому типу относительно рослых долихоцефалов. Непрерывность культурно-исторической традиции в Скандинавии на протяжении нескольких тысячелетий, а также отсутствие отчетливых следов внешнего вторжения сколько-нибудь значительных контингентов населения, по крайней мере позднее 1500 г. до н. э., свидетельствуют, во-первых, о стабильности регионального развития, не отягощавшегося заметными катаклизмами, а во-вторых, о предпочтительности теории автохтонности формирования культуры боевых топоров.