Александр Хлевов - Предвестники викингов. Северная Европа в I-VIII веках

Что касается Запада, то культурный обмен шел и здесь. Но степень и механика этого взаимодействия имели здесь свои особенности и, несомненно, еще должны подвергнуться детальному исследованию. Так, общим местом является указание на то, что, по крайней мере, с рубежа VII–VIII вв. отчетливое влияние Континента (франкских) и Островов (англосаксонских и ирландских традиций) привносит заметный вклад в сложение характерных особенностей скандинавского художественного стиля (202; 104) (213; 38). И это действительно так.

Однако массовых походов на Запад еще не было. Связи с Британскими островами, особенно в ранний англосаксонский период, были, судя по всему, достаточно тесными. Допустимо, видимо, говорить о неких формах родства между династиями владетелей Скандинавии и, по крайней мере, Восточной и Юго-Восточной Англии. Основные версии культурной преемственности предполагают либо скандинавский эпицентр и производную от него англосаксонскую периферию в части памятников типа Вендель, Вальсъерде и Саттон-Ху, либо опору на некий общий континентальный источник (214; 212–218) (156) (50; 44).

Есть три основных сюжета, повторяемость которых позволяет рассматривать пути их трансляции — по крайней мере, делать некие выводы на этот счет. Это двурогий персонаж с птичьими головами на концах рогов («Один»); птица, когтящая добычу; два животных-чудовища (волка?), терзающих человека. Последний сюжет, как представляется, обнаруживает скандинавский приоритет: более отчетливая проработка сцены на бляшке из Торслунда позволяет говорить о ней как о иллюстрации некоего мифологического или эпического события, в то время как находка из Саттон-Ху является своего рода стилизацией, схематическим, на грани орнаментального перехода, изображением, в гораздо большей степени оторванным от сюжета (если предположить, что он все же един). Детально рассмотренный выше сюжет с «орлом-птицеловом» или «орлом-рыболовом» позволяет соотнести его с эддическим (общегерманским мифологическим) образом, заставляя действительно видеть в нем континентальный образец. Что касается наиболее яркого и массового сюжета рогатого «Одина», то его бытование обнаруживается в весьма сходных формах от Британских островов до Старой Ладоги с явным преобладанием находок в Швеции. Если приплюсовать сюда отзвуки этого сюжета в кресалах Прикамья, где тоже усматривают Одина с сидящими на плечах воронами, то картина получается достаточно глобальная, вернее, цивилизационная по своему масштабу. Однако преобладание находок в Скандинавии, а также производный характер воинов с рогами со шлема Саттон-Ху (Один, совершенно точно, не может быть парным, это явно изображения кого-то другого), заставляют предпочесть в области этого сюжета версию Скандинавского первоисточника. Таким образом, анализ древностей позволяет говорить о доминировании все же скандо-английского и континентально-английского направления культурной трансляции, при неоспоримости ответных импульсов.

Возникающий диссонанс между отсутствием данных о походах на Запад и массовыми свидетельствами культурного обмена снимается как несовершенством письменного фонда «темных веков», так и наличием бурных контактов помимо и вне завоевательной сферы. Скандинавия вендельского времени была блестяще известна в Англии. Формирование «Беовульфа» диагностирует посвященность англосаксов в дела Дании и Швеции этого времени, и отнюдь не противостояние, но скорее глубокое и генетически обусловленное родство конунгов, дружин и культур. Правда, процесс этот был несколько скорректирован христианизацией Англии, где в разгар вендельского времени по «скандинавским часам», в середине VII в., языческая традиция в основном уступает место христианской. Общий язык культуры (в отличие от языка как филологической реалии) перестал быть общим, в том числе и поэтому. Христианизация положила предел возможностям династического взаимопроникновения. Возможно, именно здесь был заложен фундамент отчуждения. Контакты были сведены если не к минимуму, то к существенно меньшим величинам. При этом языческое сознание, в отличие от христианского, никогда не проводило принципиальной грани между культурами. Служба при дворе английского «конунга» или конунга скандинавского была явлением однопорядковым, Британия воспринималась как заморский аналог собственного мира, а о культовых и религиозных различиях вспоминалось, как показывают саги, лишь в тех случаях, когда это всерьез затрагивало чьи-либо личные либо государственные интересы.

Северо-восточные области франков столь тесно соприкасались с Данией, что культурный обмен между ними был неизбежен, несмотря на любые расхождения в религиозной и политической сферах. Неопределенное положение многих племен глубинной Германии (тюрингов, саксов и др.), лишь к концу «темных веков» ставших территорией вполне победившего христианства, способствовало созданию множества явных и скрытых каналов трансляции культурных ценностей, причем каналов явно двусторонних. Хрестоматийно известен параллелизм многих явлений изобразительного искусства, происходящих из формально разноуровневых культурных регионов. Не случайно вещи вендельского стиля обнаруживаются вплоть до Венгрии и Дуная. Слабо христианизированная контактная зона в Германии являлась своего рода культурным предпольем твердыни Севера, где импульсы христианской Европы и языческой Скандинавии встречались и смешивались, образуя не слишком устойчивые комбинации, вскоре подавленные распространением западной версии европейской культуры.

В середине I тыс. н. э. важнейшим направлением международных связей в Европе постепенно, но неуклонно становится западно-восточное. При абсолютной дикости и дремучей отсталости инфраструктуры в Центральной Европе, — там, куда не дотянулась рука римского легата и инженера, — при практическом параличе средиземноморских путей в условиях упадка судостроения, портов, засилья арабского флота и бесконечных войн Византии за возвращение римского наследства, — главным и основным стал торговый путь через зону Северного и Балтийского морей.

Важнейшим звеном в транзитном культурном обмене Севера в этот период являлось племя фризов. Этот германский этнос в середине I тыс. выполнял чрезвычайно важную миссию связующего элемента и транслятора культурных — материальных и идеальных — ценностей. Фактически фризы взяли на себя в это время позднейшую функцию викингов. Торговые и пиратские (видимо, преимущественно на Балтике) операции фризов, как деструктивным, так и конструктивным путем, способствовали объединению бассейна Северного моря в единую культурную зону с Балтийским регионом, завершая интерэтничную конструкцию цивилизации северных морей Европы.