Доминик Бартелеми - История частной жизни Том 2 [Европа от феодализма до ренессанса]

«А посему крепко любите вашего мужа и следите за чистотой его одежд, ибо это ваша обязанность; ведь долг и забота мужчины — заниматься делами вдали от дома, а долгом он не может пренебречь: ему выпало постоянно быть в пути, переезжая с места на место в дождь, в снег, в град и ветер, и он то промокает до нитки, то страдает от зноя, то исходит потом, а то дрожит от холода — голодный, бесприютный, холодный, полусонный. И во всех этих бедах его согревает надежда на внимание, которое окажет ему жена по его возвращении, на радости, удовольствие и развлечения, кои он найдет рядом с нею; он ждет, что жена усадит его у горящего камина, омоет ему ноги, переобует и переоденет, что он будет накормлен и напоен, что о нем должным образом позаботятся, уложат в постель в белоснежной рубашке и ночном колпаке, покроют сверху меховыми одеялами, а затем удовлетворят и другие его желания и прихоти, любовные порывы, о коих я умолчу. А на следующий день ему будут приготовлены чистое белье и одежда» («Хороший хозяин», седьмой параграф).

Сопротивляясь времени, которому подчинено все в этом мире, женщина постоянно предается спешке, желая, например, не отстать от моды; торопить время так же опасно, как тратить его впустую. Глава 47 поднимает тему посещения церкви женщинами, многие из которых одеты по последней моде. Епископ убеждает их, что они похожи на рогатых улиток и единорогов. Те чувствуют замешательство, когда понимают, что их cointises (ужимки), их contrefaictures (уловки) и mignotises (жеманство) напоминают поведение паука, заманивающего в свою сеть мух! Впрочем, шевалье де Ла Тур Ландри иногда изменяет свои наставления: в некоторых случаях, говорит он, нужно следовать общему примеру и поступать как другие, «ибо вечное и новое одинаковы для всех и всех касаются». Чрезмерная забота об элегантности входит в противоречие со сменой времен года, заставляя девушек и молодых людей вопреки здравому смыслу одеваться летом по зимней погоде. Необходимо избегать «грубого и непозволительного вмешательства в ход времени».

Столь же тщательное определение того, что допустимо, а что нет, отличает главу, посвященную целомудрию: Вирсавия мылась и расчесывала волосы перед окном, где ее мог видеть царь Давид, и фатальные последствия этого эксгибиционистского акта известны: «…началом всех несчастий послужило причесывание и стремление похвалиться своими роскошными волосами: вот что стало источником всяческих бедствий. И значит, любой женщине надлежит скрываться от чужих глаз и причесываться, а также одеваться в глубине комнаты; и она не должна выставлять напоказ, чтобы кому–то понравиться, ни свои роскошные кудри, ни шею, ни грудь — ничего из того, что надобно скрывать от посторонних».

В связи с поучениями о надлежащем контроле над телом (который распространяется на повседневную жизнь в любое время года) и об ограниченном использовании украшений, подчиненном социальным и сезонным условиям, автор то и дело дает советы о телесной близости, особенно при описании спора, который в любезной манере ведут отец семейства и его жена. Более мягкий, чем его супруга, мужчина не против проявлений нежности, дама же более осмотрительна: «Что касается присутствующих здесь моих дочерей, я им запрещаю поцелуи, поглаживание по груди и прочие фамильярности» (le baisier, le poetriner et tel manieres desbatement); слова свидетельствуют о том, сколь неоднозначно могли восприниматься такие действия. Уже в XIII веке во «Фламенке» затрагивались фамильярные жесты, способные дать повод для двойного толкования. Король «фамильярно» кладет руку на грудь молодой женщины («Он хотел оказать честь господину Апшамбо, когда в его присутствии обнял и поцеловал его жену; он делал это без задней мысли»), однако если фамильярный жест и может быть интерпретирован как нормальный поступок, он все же всегда заставляет заподозрить, что человек перешел границу дозволенного.

Для женщины Средневековья очень серьезной проблемой, по- видимому, был выбор места, где молиться, умение найти «укромный уголок». На этот счет давались многочисленные советы, иногда очень индивидуализированные, как свидетельствует следующий текст: «Касательно времени и места [молитвы], равно как и манеры держаться [во время нее], я не даю вам никаких приказаний, я даю лишь совет по причине <���…>. Известно правило, установленное древними законами, которое гласит, что каждый волен сам выбирать себе способ удовлетворить свое желание. Есть те, кто предпочитает потаенные, темные, узкие и длинные помещения. В старину такие люди молились в пещерах и в подземных склепах. Но это не для знатных людей — иными словами, не для вас, дочь моя. Другим более по душе простор и красота местности, а также ее открытость, позволяющая увидеть небо; поэтому они выбирают себе сады, рощи и пустыни. Третьим не мешают никакие условия — напротив, только воодушевляют их: пусть даже рядом завывает ветер, или шумит река, или раздается пение птиц, или слышится звон колоколов, славящих Господа, как сказано в одном из псалмов царя Давида: “Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе”. И то, что для иных послужило бы поводом доставить удовольствие своей плоти, для тех, кого мы упомянули выше, это основание проявить благочестие и богопочитание. Есть и четвертые, хотя их мало, коим свадьбы, танцы, арфы (как и другие музыкальные инструменты), изысканное и многолюдное общество, вина, яства, пиры дают пищу для самых возвышенных и чудесных мыслей. Таким людям полезно то, что иным способно нанести большой вред. Скажу также, что если люди подчиняются Господу, все способствует их процветанию. У хорошей торговки не залежится товар; хорошая пчелка сумеет найти мед на любом цветке» (Анонимная рукопись. Арсенал. 2176).

Символ желанного уюта и центр социальной жизни, очаг (за исключением тех случаев, когда свет и тепло обеспечиваются существами из Другого мира, чье гостеприимство может оказаться опасным) — один из элементов ритуала встречи: гостю выделяют место, самое близкое к огню. Эрека принимает его подвассал, отец Эниды, — в его доме ярко горит огонь в камине. «Горящий ярко и без дыма», как настойчиво повторяют многие фаблио, очаг представляет собой залог физического и морального тепла, он заставляет забыть об усталости и страданиях, перенесенных в пути. В сценах, где супруги, сидя на подушках перед камином, наслаждаются изысканной едой, которая, как и тепло, составляет часть домашнего благополучия, образ семейной жизни представлен прежде всего очагом, символом объединения людей.

Играя довольно–таки двусмысленную роль, свет (или его отсутствие) позволяет авторам фаблио описывать различные подмены и недоразумения: в противоположность утопическому изображению сияющего светом дома в аристократической лите ратуре здесь он горит тускло и редко. Наличие или отсутствие света порой свидетельствует о законности или незаконности любви. Так, в «Книге поучений» шевалье де Ла Тура Ландри между одним дворянином и дамой, играющими в карты, разгорается ссора, страсти накаляются. Дворянин говорит своей партнерше по игре, что если бы она была поумнее, то не пришла бы ночью в жилище мужчин «обниматься с ними на постели с незажженной свечой». Дальше в той же книге рассказывается о женщине, которая отличается идеальным поведением, несмотря на то что ее сладострастный муж всегда держит в доме одну или двух любовниц: когда он возвращается к ней после любовных утех из своей «комнаты для удовольствий», как он сам их называет, то находит зажженную свечу, полотенце и воду для рук. Интимное пространство признается здесь легитимным или нелегитимным в зависимости от того, освещено оно или нет.