Доминик Бартелеми - История частной жизни Том 2 [Европа от феодализма до ренессанса]

Это здание менее основательное, и от него обычно почти ничего не сохраняется. Однако в том случае, если в нем проживал знатный вельможа, о некоторых особенностях внутренней организации жилища можно догадаться: такие дома раньше других начали строить из камня. Например, замок Кана — прямоугольное строение 30 на 11 метров и 8 метров высотой, возведенное во второй половине XII века. Два уровня, свода нет. На нижнем уровне мало проемов, в полу выгребные ямы, в центре очаг, есть резервуар для воды: видимо, это кладовая, но по крайней мере часть помещения служила кухней. На втором, «благородном» уровне шесть больших проемов, несколько каминов, дверь, в которую можно было войти, поднявшись по внешней лестнице. Руины замка становятся красноречивее, если их сопоставить с перечнем Расходов на его ремонт, составленным около 1180 года: в этом Документе после башни, укрепленного ограждения, часовни Упоминаются наконец «покои» и «зал», то есть, вероятно, то, Что находилось в самом строении, о котором я говорю. Мишель де Боюар, проводивший раскопки, предлагает различать «зал, где демонстрируется публичная власть» и «личные апартаменты властителя». Таким образом, здесь, как и в монастыре, только гораздо более явно, проводится разделение между пространством открытым, больше предназначенным для демонстрации власти, и пространством максимально закрытым. Публичная часть в основном использовалась для проведения пиршеств: в этом хорошо освещаемом помещении хозяин выступает в роли кормильца своих друзей: окна, очаги, светильники, с нижнего этажа торжественно вносятся блюда, приготовленные младшими слугами. Что же касается покоев, места «приватности» (privance), неофициальности, то, вероятно, данное помещение отделялось от зала лишь перегородкой, которая не сохранилась, или просто занавесом, как в Вандоме или Труа, если только она не шла поперек всего зала, но была выполнена из более хрупких материалов, не оставивших после себя следов, как это было в Анже. Эта модель княжеского жилища воспроизводится при постройке домов–крепостей. Дом–крепость Вилли–ле–Мутье конца XIII века (Бургундия), раскопки которого проводили Ж.-М. Пезез и Ф. Пипонье, представлял собой большое деревянное одноуровневое здание площадью 10 на 20 метров, поделенное на два помещения, в одном из которых находился парадный камин, в центре другого — очаг для приготовления пищи.

Это все, что археология способна нам представить: не более чем скелеты. Чтобы вдохнуть в них жизнь, историк должен обратиться к письменным источникам. Только из них он может получить некоторое представление о внутреннем убранстве, в основном о текстиле, материале недолговечном, но, как свидетельствуют инвентарные описи, широко используемом и разнообразном. Например, опись имущества каталонского сеньора Арнау Мира, составленная в 1071 году, демонстрирует нам княжеский дом, битком набитый тканями и мехами; в ней перечисляются перчатки, шляпы, зеркала, все необходимые аксессуары — ведь хозяин и его близкие должны были представать перед публикой при всем параде; затем идут светильники, посуда из драгоценного метала для роскошного убранства пиршественного зала, наконец детали обстановки комнаты, предметы личного комфорта, прежде всего кровать garni («оснащенная», «с удобствами»), как тогда говорили, — язык не скупился на слова, чтобы описать многочисленные детали ее экипировки: матрасы, набитые пером подушки, одеяла, занавеси, ковер. Все это украшало тела, располагалось на столах и висело на стенах во время праздников, когда семейство хвасталось своими сокровищами. Но в обычное время они убирались в самую закрытую часть дома, в покои сеньора. Тексты указывают, что именно здесь хранились денежные запасы и сокровища, чаще всего в виде предметов, которые можно было показывать, так как хозяину надлежало демонстрировать свои богатства. Во время мародерств в 1127 году сокровища убитого Карла Доброго, графа Фландрии, разыскивали, и, видимо, безуспешно, фландрские рыцари и горожане, сначала в доме, затем в башне Брюгге; накинувшись на движимое имущество, они перессорились из–за кухонной утвари, свинцовых труб, вина, муки, опустошили все сундуки и не оставили ничего, кроме голых стен, весьма напоминающих остовы сооружений, которые раскапывают археологи.

И опять–таки, только по текстам мы можем догадаться о функциональном назначении и использовании внутреннего пространства. Возможно, самое ясное свидетельство можно почерпнуть из истории графов де Гин, где описывается восстановленный в 1120 году сеньором Ардра деревянный дом (описывается во всех подробностях, ибо он вызывал восхищение); от него до наших дней не сохранилось ничего, кроме земляной насыпи, на которой он был воздвигнут. На первом этаже, как в Кане, «кладовые и амбары, лари, бочки и кувшины»; на втором — «жилище»: во–первых, помещение, где «собираются Домочадцы», то есть зал для собраний и обедов, сочетающий функции зала капитула и монастырского рефектория с расположенными в торцах клетушками для надобностей хлебодара и виночерпия; затем «следовали просторные внутренние покои, где спали сеньор и его жена; к ним прилегало закрытое помещение, служившее спальней для служанок и детей; отдельно выделялось место, где на рассвете или вечером разжигали огонь для обогрева больных, тех, кому делали кровопускание, или служанок и детей»; «на этом же уровне, но в стороне от дома — кухня» (отдельное двухэтажное здание, внизу — свинарник и курятник, а наверху очаг, сообщающийся с залом); над покоями хозяина «обустроены верхние опочивальни; в одной спали сыновья сеньора, когда они того желали; в другой, конечно, дочери», а рядом располагалась каморка охранников; наконец, по коридору из «жилища» можно было пройти в «ложу», место для отдыха и частных разговоров, а из нее — в часовню. Как и в монастыре, переход к частному пространству был постепенным, от ворот к месту для молитв. Следует также отметить ориентированность по вертикали, снизу вверх, от земли–кормилицы, нижнего двора, где хранились запасы продовольствия, к возвышающемуся над всем жилью сеньора, и разграничение между собственно жилищем и местами общего пользования, соответствующее разделению домашнего общества на хозяев и слуг, различию между огнем, на котором готовят, и огнем, который греет, освещает, украшает.

Итак, в самой высокой и самой важной части знатных домов выделяются три сектора, три функциональных пространства. Роль молитвы здесь второстепенна, часовня вытеснена на периферию, хотя ее значение и велико: в Ардре, как мы знаем, она была богато расписана. Главной же являлась военно–судебная функция, и в зале все было устроено для ее торжественного исполнения. Так как она направлена во внешнее пространство, то и зал был открытым, и выходил он во двор, к воротам. Как и в процессиях, во время которых публично демонстрировалось могущество семьи, здесь каждый занимает место, соответствующее рангу, каждый отмечен отличительными знаками и на церемониях присутствует в своих самых пышных нарядах. Здесь хозяин правит суд, выносит приговоры. Сюда приходят, чтобы засвидетельствовать ему почтение, принести оммаж. Это территория публичных действий, пространство по преимуществу мужское. Однако так как в зале проходят все празднества, отмечаемые в дворянской среде, все публичные ритуалы, связанные с заключением союза, с братской общностью, танцы и пиры, то сюда приглашаются и женщины. Впрочем, их основное место — в дальней комнате, во внутренних покоях, где осуществляется третья, основополагающая функция, а именно репродуктивная, столь серьезная и ответственная, что для ее исполнения требуется укромность и защищенность. Эта комната по сути своей является брачной, супружеской. В центре ее располагается кровать: к этому освященному ложу в первую брачную ночь подводят супругов, здесь появляются на свет наследники. Это производящее лоно линьяжа находится в самой приватной части жилища. Однако об уединении нет и речи, его здесь не больше, чем в монастырском дормитории. Рядом с ложем сеньора спят люди: в первую очередь женщины, а временами, возможно, и мужчины из числа близких — как подсказывают нам ночные приключения Тристана. Нестерпимая близость, обостряющая желание ускользнуть. Нам хорошо известна роль окна в романных интригах: возле него несчастные жены тоскуют по освобождению. Здешние женщины, как и мужчины, вольнолюбивы: проведя слишком долгое время в заточении, они задыхаются и ищут выход. Выход есть в сад, в открытое пространство, которое, впрочем, не выводит вовне, будучи строго замкнутым, подобно монастырскому клуатру, и сквозь него тоже бегут ручьи; а еще здесь есть деревья, иллюзия леса. Здесь можно почувствовать себя отрезанным от остальных, затерявшимся. Здесь зарождается и созревает тайная любовь, здесь, в подземных сумерках, можно скрыть незаконные объятья.