Доминик Бартелеми - История частной жизни Том 2 [Европа от феодализма до ренессанса]

Изучая историю частной жизни со второй половины XIV века, исследователь может, также не без пользы, поразмышлять на тему сохранившихся артефактов: по сравнению с предшествующей эпохой они попадаются не так уж и редко. Большинство находок предметов повседневной жизни относятся к двум последним столетиям Средневековья: археологические раскопки почти всегда велись в местах заброшенных поселений, а таковые множатся именно после нашествия черного мора. С другой стороны (и это, несомненно, результат повышения общего качества жизни, который сам по себе является следствием сокращения численности населения, то есть пандемии), среди памятников гражданской архитектуры, сохранившихся до наших дней, — замков, городских жилищ, сельских домов — самые древние, за небольшим исключением, датируются XIV веком. Точно так же обстоит дело и с предметами обстановки, и с украшениями. Взгляните на музейные коллекции, к примеру на коллекцию музея Клюни: количество артефактов, датируемых до и после 1300 года, чудовищно несоизмеримо, а если учитывать только экспонаты, касающиеся частной жизни, диспропорция станет еще более очевидной.

Наконец, тексты и письменные документы начинают приоткрывать завесу над той сферой, о которой ранее до нас доходили только обрывки: ведь реализм завоевывает также и литературу. Фруассар рассказывает о повседневной жизни больше, чем Виллардуэн, роман постепенно освобождается от пелены грез, а архивы ближе к концу Средневековья все активнее снабжают нас документами — более «разговорчивыми», более пытливыми, позволяющими, как и новая живопись, увидеть то, что происходит за стенами домов, проникнуть за ширму, попасть внутрь и подсмотреть. Прежде всего это государственные документы, ведь уже в XIV–XV веках государство, более сильное и лучше вооруженное, стремится все подчинить своему контролю, а значит, добраться и до того, что у человека за душой, чтобы легче было вымогать и подавлять; государственная власть проводит расследования, требует признаний, разоблачает тайное. Пример тому — реестр инквизитора и будущего папы Жака Фурнье: именно из этого реестра Эммануэль Ле Руа Ладюри почерпнул все известные ему сведения о частной жизни крестьянства начала XIV века, и это лишь малая толика той массы расследований, которые велись после этой даты, кроха, волею случая не сметенная ходом времени. Конечно, в эпоху Монтайю борьба между властью, опирающейся на контроль и эксплуатацию, и частными лицами ужесточается, поэтому последние оказывают сопротивление и, дабы себя обезопасить, выстраивают «стену» частной жизни, неприкосновенность которой мы до сих пор так ревностно защищаем. Но за этой стеной начиная с XIV века количество информации также неуклонно растет, потому что частная жизнь все больше фиксируется письменно — ведь Для решения частных вопросов люди все чаще обращаются к нотариусу. Растет поток красноречивых для историка описей имущества умерших, брачных договоров и завещаний. И наконец, несколько позже в архивах появляются еще более информативные личные записи, письма, мемуары, памятные книги.

Настоящее откровение. Едва мы преодолели рубеж между XIII и XIV веками, как перед нами открылся пейзаж, до этого почти полностью погруженный в сумрак. Средневековье, которое кажется нам таким знакомым, которое выступает в качестве декораций исторических романов, имеющих сегодня оглушительный и даже пугающий успех, Средневековье наших мечтаний, Средневековье, которое грезилось еще Виктору Гюго и Мишле, со своей особой манерой чувствовать, любить, держаться за столом, со своими приличиями, внутренней жизнью, набожностью, — это Средневековье не похоже на Средневековье 1000 года или эпохи Филиппа Августа, это Средневековье Жанны д’Арк и Карла Смелого. В общем–то, можно снять кино об эпохе Людовика XI, не опасаясь избытка анахронизмов, но если действие происходит во времена Людовика Святого, лучше за фильм не браться. Так что структуру данной книги в значительной степени задает этот ярко выраженный рубеж — первая половина XIV века. То, что нам известно о более раннем времени, гораздо менее достоверно и фрагментарно.

Тем не менее начиная с 1000 года и до конца XIV века мгла, препятствовавшая историческому познанию, постепенно рассеивается под влиянием присущего каждой цивилизации прогресса — материального и духовного, в неразрывном единстве. Уже только поэтому трехвековое восходящее развитие представляется фундаментальным процессом. И именно так к нему следует относиться, что обязывает при анализе обращать особое внимание на его обуславливающее присутствие, поскольку оно самым непосредственным образом сказалось на формах частной жизни. Например, постепенное введение в оборот денег не могло не повлиять на восприятие личного имущества, на представление о том, что принадлежит лично тебе и не касается других. А так как прогресс подтолкнул к постепенной переориентации от коллективного к индивидуальному, то сопутствующая этому тенденция к интериоризации и самонаблюдению мало–помалу привела к обособлению в рамках домашнего пространства зоны более интимной, границей которой стало тело каждого отдельно взятого мужчины или отдельно взятой женщины. С другой стороны, эта эпоха, в целом довольно беззаботная, отмеченная сплошной чередой ренессансов, была также временем постепенного и непрерывного познания отдаленных или забытых культур — ислама, Византии, Древнего Рима, иными словами — временем открытия в чуждых способах поведения таких моделей, в которых взаимоотношения частного и публичного непохожи на то, что привычно, и которые заставляют в какой–то степени под себя подстраиваться. Наконец, неуклонное повышение уровня жизни, неравное распределение продуктов производства в рамках сеньориального хозяйства, дифференциация социальных ролей усугубляли контраст между городом и деревней, между богатыми и бедными домами, между мужчинами и женщинами. В то же время неизменно ускорявшиеся темп жизни людей, оборот идей и тенденций, наоборот, стирали региональные различия и способствовали распространению единообразных моделей поведения во всем западном мире.

В будущих исследованиях, направление которым могла бы дать эта книга, необходимо точно датировать все наблюдения, постараться выстраивать как можно более подробную хронологию. Однако на том начальном уровне, на котором мы находимся сейчас, материала слишком мало, чтобы распределить его по хронологической оси. Нам показалась более подходящей и продуктивной другая организация исследования: не желая скрывать пробелов в наших знаниях, мы решили распределить материал по двум большим разделам. В первом — две зарисовки. Одна представляет собой, описание частной жизни в XI–XIII веках, при этом основное внимание сконцентрировано на периоде между 1150 и 1220 годами (так как в эту эпоху прогресс, по всей видимости, ускоряется, разрыв между поколениями становится больше, чем когда бы то ни было вплоть до Нового времени, а источники начинают сообщать сведения, касающиеся образа жизни не только церковных лиц), а также на Северной Франции (территории, оставившей более других свидетельств реалий Средневековья) и аристократическом обществе (лишь над ним в этот период рассеивается завеса тумана). Другая зарисовка, также статичная, касается частной жизни тосканской знати в XIV–XV веках — именно об этом периоде, этом регионе и этой социальной среде до нас дошли особенно богатые сведения. Второй раздел представляет собой более авантюрный проект: мы рискнули осмыслить в долговременной перспективе два аспекта общей эволюции: с одной стороны, это трансформация домашнего пространства, с другой — расцвет индивидуальности, особенно в сферах религиозного поведения и художественного выражения. Наконец, между этими двумя разделами вклинивается третий; он затрагивает область воображаемого, и здесь мы имеем дело с литературными произведениями, созданными на севере Франции в XII–XV веках. Художественная литература, требующая деликатного анализа, дает незаменимые свидетельства о том, как на самом деле проживалась частная жизнь.

Читать дальше