Николай Байбаков - От Сталина до Ельцина

— А что делать? Николай Григорьевич только и спасал край «партизанскими» методами. Цены на рынке держал под контролем. Не позволял драть с жителей «три шкуры».

Каждому было что вспоминать. Дела, дела... Даже наши жены давно привыкли к тому, что мы только о производстве и говорим. Спохватившись, уселись за стол.

Утром следующего дня Воробьёв и Качанов поехали в Пицунду, где в то время отдыхал Хрущёв.

А.И. Качанов после рассказывал мне:

— Хрущёву доложили: «Приехали, мол, Качанов и Воробьев, привезли индюшат», а он никак не принимает. Два часа сидели на первом этаже особняка, все ждали приёма, не зная, что и подумать. А когда Хрущев спустился вниз, не пожал руки ни мне, ни Воробьеву. Туча тучей, смотрит на нас:

— Где вы вчера были?

— Были в Сочи у Игнатова. Он приглашал нас на ужин в связи с отъездом.

— А кто был ещё?

— Ну кто? Сам Игнатов, Байбаков...

— А-а-а, тогда всё ясно. Ну и что там болтали обо мне?

— Мы ничего там не говорили о Вас, Никита Сергеевич.

— Увиливаете. Проваливайте к черту!

Вот и теперь, спустя более тридцати лет, задаю себе вопрос: почему Хрущёв думал, будто я что-то плохое против него замышляю?...

С Николаем Григорьевичем Игнатовым мы встречались нечасто. В последний раз видел его года за два до сочинской встречи. Он, как Председатель российского Верховного Совета, приехал в Краснодар вручить правительственные награды. Его тогда очень интересовало, сколько получили кубанцы на трудодень. Обычно люди такого ранга не спрашивали о таких «пустяках». Мой ответ его обрадовал. Удивило его и то, что мы за короткий срок построили 13 сахарных заводов. Чувствовалось, что это не «дежурные» вопросы, а глубоко волнующие Игнатова, так как беседа была частной, на даче за столом для гостей. И я, «вдохновленный его вниманием», рассказал о том, как мы построили в Новороссийске нефтеналивной причал, что Аджиский газобензиновый завод сооружается с большими трудностями — не хватает средств и материалов. Игнатов обещал помочь (и помог!).

Больше мы не виделись, но я сохранил навсегда к нему симпатию за прямоту, за отзывчивость и умение держать слово. И вот — Сочи... Разве мог я, хоть и «опальный», отказаться от такой встречи?

Потом, гораздо позже я узнал, что Хрущёв на основании каких-то известных ему слухов и сведений, полученных от коменданта санатория «Россия», где отдыхал Игнатов, распорядился начать против нас следствие. Как-то не верилось в такую мелочную злобность, ведь Хрущёв казался мне широкой натурой. Да и тот факт, что он разоблачил на XX съезде «подозрительность» Сталина, должен был свидетельствовать о том, что сам Хрущёв осуждает подобное, как и всяческие доносы. Так я думал.

Однако все оказалось иначе. В публикации «Огонька» (№ 40-43 за 1988 год) «Пенсионер всесоюзного значения» сын Хрущева — Сергей подробно описывает, как бывший начальник охраны Игнатова Голюков звонил на квартиру Хрущёва и, попав на сына, заявил: «Мне стало известно, что против Никиты Сергеевича готовится заговор! Об этом я хотел сообщить ему лично. Это очень важно. О заговоре мне стало известно из разговоров Игнатова. В него вовлечён широкий круг людей».

И вот в автомобиле Сергея Хрущёва Голюков информирует его о встрече в Краснодаре: «Вечером того же дня приехали Байбаков, Качанов, Чуркин и другие руководители...».

А вот информация бдительного «слухача» о другой встрече: «Чуть позже приехал Байбаков. Все вместе сели завтракать. После завтрака Байбаков заторопился по делам и уехал, а остальные пошли гулять в парк».

Как видим, здесь несколько раз упоминается моё имя. Скажу прямо, я был далёк от этого, даже из приведённого текста видно. Если и организовывался заговор, то на самом высоком уровне — Президиума ЦК, а я к тому времени был выведен из состава ЦК. Некоторые считают, что, поскольку я был у Хрущёва в опале, то должен был быть настроен резко отрицательно к нему. Но это не так. Несмотря на то, что он меня «не только переехал телегой», я по-прежнему считаю его во многом смелым и активным руководителем страны, не путаю плохое с хорошим. Он искал новые пути и формы хозяйствования, подчас сумбурно и поспешно, но никто его не остановил, не объяснил, а напротив, иные непродуманные решения его принимались на Президиуме ЦК единогласно. По-моему, он стал в чём-то заложником собственного стиля руководства, когда соединил в одном лице все главные посты государства, забыв, что за то же самое он уже критиковал Сталина.

Спустя много лет, в приватной беседе с министром обороны Д.Ф. Устиновым я напомнил ему, как Хрущёв, указывая на меня перстом, сказал о телеге, ещё не задавившей меня. На что Устинов сочувственно заметил: «Э-э-э, да ты, видимо, не знаешь всего... Против вас было затеяно дело. Вроде ты вместе с Игнатовым готовишь заговор против Хрущёва».

Не знаю, было ли такое дело, меня никогда никуда не вызывали, а вот Устинов, оказывается, знал. Он в то время был первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Как выяснилось позже, не Игнатов и Шелепин были основными фигурами, устранившими Хрущева от власти, а Брежнев и Подгорный, — люди ближайшего его окружения, друзья, бывавшие у него дома как свои. Поддакивающие «первому» соратники толкали его на неверные шаги, оставаясь при этом в тени.

Сейчас, когда шахтерам по полгода не выплачивается зарплата, когда они выходят и перекрывают Транссибирскую железнодорожную магистраль или, как на Воркуте, спускаются в забой от отчаянья и объявляют бессрочную голодовку, я поражаюсь терпению шахтеров, работающих в тяжелейших и опасных условиях за «ничто».

В этой связи вспоминаю посещение шахт Донбасса (в 1956 и 1980 годах).

В Донбасс я приехал по поручению главы правительства Н.С. Хрущёва.

Вызвав к себе в кабинет, Никита Сергеевич сказал:

— Вот Вы, как Председатель Госплана, должны побывать в Донбассе, спуститься в угольные шахты и выяснить причины надвигающейся забастовки шахтёров и представить свои предложения о предотвращении её.

— Я нефтяник, — ответил я Хрущёву, — и мне трудно будет разобраться в причинах назревающей забастовки. Это нужно сделать руководящим деятелям угольной промышленности...

Я сослался на угольную промышленность, хотя тогда министерство этой отрасли было уже ликвидировано.

— Побывайте в шахте и поймёте сами, что нужно сделать, — настойчиво повторил Хрущев.

И вот, прилетев в Донбасс, я спустился в одну из глубоких шахт, где добывали коксующийся уголь. Условия работы здесь были тяжелейшие: мощность угольного пласта не превышала одного метра, и шахтёрам приходилось работать в очень стеснённых условиях, что я испытал на себе, находясь в этой шахте. Весь потный, я поднялся наверх, принял душ и провёл беседу с шахтёрами и украинскими властями.