Евгений Анисимов - Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке

В инструкции охранникам Мациевича строго-настрого запрещено давать узнику деньги. Дело в том, что двери и замки даже самых страшных и секретных тюрем, несмотря на все предосторожности, все равно открывала взятка — «золотой ключ». В приведенном выше рассказе графа Гордга о его прогулке по Петропавловской крепости с караульным солдатом есть эпизод, хорошо иллюстрирующий этот неискоренимый порок тюрем. Насладившись зрелищем праздничного вида города с одного из бастионов, секретный узник попросил своего доброго охранника показать ему изнутри Петропавловский собор. Когда они вошли в здание, порыв ветра вдруг захлопнул огромную дверь собора, и открыть ее оказалось не под силу двух мужчинам. Положение становилось драматичным, и, как пишет Гордт, «я боялся как бы бедняга-солдат не повесился с отчаяния, чтобы избегнуть кары, которая ему угрожала. Я беспокоился только за него и пока он изыскивал средства выпутаться из затруднения, я заметил, благодаря свету неугасимой лампады, горевшей среди храма две великолепные гробницы — императора Петра I и императрицы Анны. Я сел в пространстве, разделяющем эти гробницы, и предался размышлениям о превратности людского величия. Между тем гренадер мой отыскал маленькую дверку, у которой стоял часовой. Незаметным образом я опустил в руку этому караульному червонец, и зато он оказал нам милость выпустил нас. Мы весело возвратились в наше печальное жилище» (219, 309). И хотя в этом эпизоде рассказана история о том, как узник стремился изо всех сил попасть в свое узилище, все же чаще деньги помогали облегчить жизнь в нем и даже вырваться на свободу.

В истории тюрем XVIII в. известны несколько случаев крайне сурового тюремного содержания, напоминавшего, казалось бы, ушедшие навсегда времена средневековья. Речь идет о замуровывании узника в каменном мешке. В декабре 1725 г. бывший архиепископ Новгородский Феодосий (в схизме — Федос) был «запечатан» печатью в подцерковной тюрьме Архангелогородского Николо-Корельского монастыря. Дверь камеры была заложена кирпичом, и оставили только узкое окошко для передачи узнику еды. Прожил Федос в таком положении только месяц. В начале февраля караульный офицер доложил архангелогородскому губернатору Измайлову, чьей печатью была запечатана дверь камеры, что Федос «по многому клику для подания пищи [в окошко] ответу не отдает и пищи не принимает). Измайлов приказал охране позвать Федоса как можно громче. Но узник не отзывался, и при вскрытии камеры он был найден мертвым (331, 315).

В октябре 1745 г. в Шлиссельбургскую крепость доставили бывшего олонецкого крестьянина Ивана Круглого, который особенно досадил Синоду и Тайной канцелярии: сначала он, отрекшись от раскола, донес на Выгорецкое старообрядческое общежительство, потом отказался от своего извета и тем самым разрушил удачно начатое дело по истреблению раскола в Олонецком крае. За это его сослали на каторгу, где Круглый вновь «впал в раскол». Тогда-то и предписали посадить его в удаленную от проходных и людных мест «палату» и у палаты этой «двери, так и окошки все закласть наглухо в самом же скорейшем времени, оставя одно малое оконцо, в которое на каждый день к пропитанию его, Круглова, по препорции подавать хлеб и воду, и приставить к той палате крепкой и осторожной караул, и велеть оным крепко предостерегать, дабы к тому оконцу до него, Круглаго, ни под каким видом, никло б допускаем не был, и никаким же бы образом оной Круглой утечки учинить не мог; також и тем определенным на караул при той палате солдатам, которые и пищу подавать будут, с ним, Круглым, никаких разговоров отнюдь не иметь под опасением за преступление тягчайшаго наказания» (325-1, 412–413).

В этих нечеловеческих условиях — во тьме, без тепла, в тесноте и собственных нечистотах, при скудной пище — заключение было равносильно приговору к мучительной смерти. Когда смерть приходила к узнику, охрана и местное начальство самостоятельно не имело права разламывать стенку, даже если арестант уже давно не брал еду, а на призывы охраны не откликался. Так, разрешение на вскрытие камеры Круглого комендант Шлиссельбургской крепости капитан Бокин получил непосредственно из Сената. 17 ноября 1745 г. он рапортовал, что после вскрытия замурованной камеры Круглого «по осмотре Круглой явился мертв и мертвое тело его в той крепости зарыто» (325-1, 412–413). В 1769 г. по указу Екатерины II генерал-прокурор Вяземский распорядился о присланном в Динабург преступнике Илье Алексееве: «Закласть сего злодея в каменной стене крепостной казармы или каземата, не оставляя более как одно окошко для подаяния ему пищи и вычищения сора: в ночное ж время и оное окошко снаружи запирая железным затвором, содержать его в той казарме под крепким караулом и никого не только к нему, но даже и к тому окну не под каким видом не допускать» (556, 421). Естественно, Вольтера об этом императрица не информировала. Есть предположение, что в последние годы своей жизни в Ревельской крепости был «закладен» в каземате Мациевич и передачи ему подавали на веревке, которую он выбрасывал через решетку разбитого окна (591, 575).

Такие заточения порождали в народе легенды о таинственных узниках крепостей и монастырей. Легенды ходили об Арсении Мациевиче, которого народ почитал страдальцем, что признавала сама Екатерина II: «Народ его очень почитает исстари и привык считать его святым, а он больше ничего как превеликий плут и лицемер» (255, 242; 591, 561). Между тем именно заключение его в монастырь, а потом в крепость и сделали из него страдальца, точно так же, как стал страдальцем за «истинную веру» бывший император Иван Антонович. Известен был народу также некий безымянный узник Кексгольма, освобожденный Александром I в 1802 г. после 30 лет заключения. Местные жители уважительно называли его, утратившего память и разум, Никифором Пантелеевичем (662, 506–514; 780, 218).

Смерть узников тюрем требовала обязательного письменного подтверждения. Если политический преступник умирал в дороге, то его смерть освидетельствовали местные старосты и священник, который давал расписку о том, что похоронил преступника на ближайшем кладбище. В отдельных случаях местные власти ждали специального курьера из Тайной канцелярии, который присутствовал при похоронах и привозил в столицу рапорт о погребении. Так было в 1726 г. с телом Феодосия Яновского, причем первоначально было приказано труп анатомировать, засмолить в гроб и везти в Петербург. Чуть позже власти передумали, новый курьер остановил движение печального конвоя в пути, и тело Феодосия похоронили в ближайшем Кирилло- Белозерском монастыре (701, 243; 322, 319–321). В 1739 г. в Выборгскую крепость привезли архимандрита Феофилакта Лопатинского. После нескольких лет заключения в Петропавловской крепости узник был плох, и комендант крепости генерал Быков запрашивал Тайную канцелярию, как ему поступать в случае смерти нового колодника. 31 марта 1739 г. Тайная канцелярия предписала коменданту: если Феофилакт будет умирать, то допустить к нему для исповеди священника, но чтобы тот, «кроме надлежащей исповеди других посторонних никаковых разговоров отнюдь не имел и о деле его, по которому он сослан, у него не спрашивал. А если, паче чаяния, оный Лопатинский умрет, то мертвое его тело похоронить в городе, при церкви по обыкновению, как мирским людям погребение бывает, без всяких церемоний» (484, 285). В 1745 г. охрана тюрьмы в Холмогорах, в которой сидели члены Брауншвейгской фамилии, получила указ Елизаветы Петровны, которым предписывалось в случае смерти кого-либо из Брауншвейгского семейства (особенно Анны Леопольдовны или Ивана Антоновича), «учиня над умершим телом анатомию и положа во спирт, тотчас то мертвое тело к нам прислать с нарочным офицером, а с прочими чинить по тому ж, токмо не присылать, а доносить нам и ожидать указу» (410, 122). Секретных узников, как уже сказано выше, стремились хоронить без помпы, тайно. В инструкции о похоронах Антона-Ульриха сказано: «Тело его погрести тихо в ближайшем кладбище церковном, не приглашая отнюдь никого, кроме команды вашей» (410, 322). О прошедших похоронах обязательно подробно сообщали в Петербург.