Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода [без иллюстраций]

По приезду в Харьков Лерхе узнал у тамошних лекарей, что всего в городе умерло от чумы 800 человек, из них 500 — в октябре. В 20-х числах ноября, к моменту прибытия Лерхе, в Харькове оставалось еще 50 больных, причем у некоторых из них он видел бубоны, у большинства же — петехии и карбункулы. Около 30 зараженных домов в городе были сожжены, остальные же заколочены.

В начале эпидемии никаких мер против чумы в Харькове не проводилось. Городские власти и богатые горожане бежали из города. Те же, кто остались в городе, скрывали больных и тайком хоронили умерших вблизи своих домов, в сараях и огородах. Больные не изолировались, никаких лазаретов или больниц для них отведено не было.

Первым делом Лepxe организовал в Харькове лазарет для чумных больных, во главе которого он поставил подлекаря Дюкре. Город для санитарного надзора разделили на две части, каждую из которых поручили одному из лекарей. Кроме того, из среды населения были назначены особые «попечители», надзиравшие за определенным количеством домов. Каждое утро они обязаны были посещать эти дома и, если кто-нибудь умирал, немедленно оповещать об этом того лекаря, в ведении которого данная часть города находилась. Тотчас Лерхе вместе с лекарем выезжал для осмотра умершего и если констатировал смерть от чумы, то труп безотлагательно вывозился в крытых санях за город. Лица же здоровые, имевшие контакт с умершим, изолировались, содержались под караулом в своих домах, куда им доставлялись провизия, вода и сено.

Но ввиду того, что таких домов оказалось слишком много, и поставить около каждого из них караул было невозможно, выбрали 15 самых больших домов и туда переселили всех жителей из зараженных домов. Все переселенные таким образом лица были инструктированы относительно необходимости соблюдения профилактических мероприятий. Каждый день им полагалось проветривать, выколачивать и окуривать свою одежду, белье — часто стирать, а жилые помещения несколько раз в день окуривать порохом или соломой. За выполнением всех этих предписаний следила поставленная у домов стража. «Благодаря этим мероприятиям, — отмечал Лерхе, — чума быстро пош ла на убыль». Так как «все шло хорошо», то Лерхе через 4–5 недель выпустил изолированных в домах жителей. 3 февраля 1739 г. из лазарета он выписал последнего выздоровевшего жителя, после чего здание было сожжено.

Наконец, от «чумной комиссии» пришло распоряжение раскрыть все выморочные и зараженные дома, тщательно их проверить, после того разрешить вселение прежних их обитателей. Заставы вокруг города были сняты лишь 18 февраля. Но и после этого жителям Харькова вплоть до 20 марта было запрещено выезжать из города и сообщаться с соседними деревнями. В феврале 1739 г. чума появилась в Азове. Туда были направлены оставшиеся без дела лекари, подлекари и медикаменты.

В Москве также боялись заноса заразы из Крыма. В связи с предстоявшим после окончания войны возвращением действовавшей на Украине армии, были приняты меры для предотвращения заноса болезни. Вернувшихся из армии врачей собрали в Москве и Петербурге.

В 150 верстах от Москвы на дорогах в Тулу и Калугу, установили карантинные заставы, и, как потом оказалось, не напрасно. В мае 1739 г. среди людей, задержанных на расположенной за Тулой, по дороге на Москву, заставой, появилась «лихорадка и болезнь, называемая бабон». По свидетельству лекаря Тульского оружейного завода, «хотя тамо опасных болезней не имеется, но, однако, умерших людей погребают скоро и без свидетельства». Второй пояс застав и карантинов располагался на расстоянии 30 верст от Москвы. В городе заготовили большое количество предохранительных и лечебных медикаментов.

В сентябре 1739 г. заболевания «моровой язвой» появились в одном из полков армии, вернувшейся из Крыма: заболело 43 человека, из которых 5 умерли. В октябре того же года была ликвидирована небольшая вспышка чумы в пригороде и окрестностях Курска.

«Моровая язва» на юге России больше не регистрировалась. В конце 1739 г. в Петербург поступили донесения из разных мест о том, что «моровая болезнь полностью перестала».

Точных и достоверных сведений о числе больных и умерших от чумы в течение эпидемии 1738–1739 гг. нет. Существуют лишь разрозненные данные о количестве умерших по отдельным местностям: в Изюме и его окрестностях умерло 6610 человек, в Ставропольском уезде — 795, в Сватовой Лучке и Зенкове (на Украине) за один месяц — 507, в Ку-пайне — 166, в Полтавском полку — 84.

По Лерхе, в Изюме вымерла половина городских жителей. В Азо-не — несколько тысяч человек, в Харькове — 800 человек. Количество умерших в Бахмуте — неизвестно. Согласно рапорту генерала Шторфельна, в Очакове в мае 1738 г. умерло 1080, а в июне — 642 человека.

В пяти стоявших в Очакове полков осталось в живых 300 человек. К.Г. Васильев и А.Е. Сегал (1960) считали сведения о количестве умерших от чумы неточными; в действительности смертность и заболеваемость были гораздо выше (во многих домах вымирали «без всякого изъятия» целые семьи). Многие больные и умершие оставались вне поля зрения врачей и властей, ибо родные скрывали их и тайно хоронили, боясь карантинов, сожжения домов и прочих проводившихся в то время мероприятий. Кроме того, зная царившую в Петербурге панику, начальники губерний и военное начальство преуменьшали в своих рапортах количество умерших от чумы.

По мнению Ф.А. Дербека (1905), широкое распространение чумы в 1738 и 1739 гг., было вызвано коварством эпидемического процесса. Первые случаи болезни не были правильно распознаны. Они протекали легко, не представляли типичной картины чумы, большинство врачей раньше не видело чумы и считало болезнь сначала злокачественной лихорадкой, которой давали различные названия: febris ardetissima, f. inflam-matoria, f. petechialis и т. п. Но летом 1738 г. всем врачам стало ясно, что они имели дело с настоящей бубонной чумой (pestis vera).

Недостатки Противоэпидемического обеспечения русской армии во время свирепствовавшей в 1738–1739 гг. на юге России эпидемии чумы заставили русское правительство издать ряд законодательных актов, направленных к предотвращению заноса болезни из зарубежных стран. Всякий слух о «моровом поветрии» немедленно вызывал указы о заставах, карантинах и других предупредительных мероприятиях.

Чума в Мессине.По данным Г.Гезера, в 1743 г., в городе на вершине свирепствовавшей эпидемии сыпного тифа, вспыхнула чума. Последний раз Мессину чума посещала в 1624 г. Источником этой чумы считали генуэзское судно, прибывшее в Мессину в апреле из подозрительных по чуме мест (Корфа, Модона, Патрасса), на котором во время пути уже умерло от какой-то инфекционной болезни несколько человек. Несмотря на то, что судно и груз, находившийся на нем, были сожжены, в начале мая в городе появилась подозрительная болезнь — сначала у одной женщины, находившейся в больнице. Вскоре болезнь появилась в смежной с больницей части города, населенной беднотой. Связь этих случаев с заболеванием на генуэзском судне врачами — контагионистами считалась необъясненной, видимо, ее и не было. В первом периоде своего развития болезнь не считалась чумой. Воспалившиеся лимфатические узлы не вызревали в типичные чумные бубоны. Кроме того, она ограничивалась кварталами бедняков, и до начала июня за ней не замечали даже «прилипчивости». Но потом чума приобрела злокачественный септический характер и распространилась в престижные кварталы. К 6 июня вся Мессина была поражена чумой. Большая часть людей (до 95 %) погибли от чумы, при которой, вместо наблюдаемых в мае — в начале июня бубонов, оказывались петехии. Вершины своей эпидемия достигла 23 июня, когда к чуме присоединились голод и недостаток воды. Наконец, впавшие в ужас и оцепенение жители Мессины «очнулись» и начали сопротивляться чуме. Они сожгли невероятное множество трупов, собранных на улицах, вскоре эпидемия пошла на убыль. В конце сентября чума в городе прекратилась. Незадолго до этого появился верный признак ее исчезновения: снова регистрировались обычные болезни — поносы, натуральная оспа.