Михаил Супотницкий - Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода [без иллюстраций]

Однако действительной ситуации, сложившейся вокруг иконы, ни Амвросий, ни светские власти не знали. Какой-то поп рассказал здесь народу о том, что одному фабричному явилась во сне Богоматерь и поведала ему, что образу ее у Варварских ворот давно уже не оказывают должного внимания и не ставят свечей. Христос хотел за это послать каменный дождь на Москву, но она упросила его смилостивиться над городом и наказать его только трехмесячным мором. Фабричный, размазывая пьяные слезы по щекам, также рассказывал толпе про чудесное явление, увещевал народ «жертвовать на всемирную свечу Богоматери». И в этот момент власти решили деньги изъять!

Когда пришла присланная Еропкиным команда солдат с подьячими выполнить это распоряжение, народ, недовольство которого правительственными мерами к этому времени было достаточно велико, подогреваемый агитацией безместных попов, с криками: «Богородицу грабят, бейте их!» — отогнал солдат. По Москве загудели колокола, набат собрал толпы народа, которые бросились в Кремль и в Чудов монастырь, грабя все подряд. При продолжающихся криках: «Богородицу грабят!» — начался разгром архиерейского дома в Кремле и домов богатых людей. Власти в первый день растерялись. Обер-полицимейстер Бахметьев немедленно явился на место бунта с небольшим конвоем, но против толпы ничего не мог сделать, хотя и арестовал двух зачинщиков. Он попросил у Еропкина дать ему большую команду, в чем ему было отказано.

Толпа искала Амвросия и в первый день его не нашла, но разграбила Чудов монастырь и обнаружила там бочки с вином. Началось пьянство. На второй день восстание в Москве продолжалось. Амвросий был найден в Донском монастыре и убит.

Убийство Амвросия было очень жестоким. Его вывели за монастырь, осыпая бранью и расспрашивая: «Ты ли послал грабить Богородицу? Ты ли велел не хоронить покойников у церквей? Ты ли присудил забирать в карантины?» Амвросий спокойно отвечал на все вопросы и старался образумить толпу, ему это удалось, толпа стала успокаиваться.

В это время вышел из кабака дворовой человек, Васька Андреев, подбежав к архиерею, он крикнул: «Чего вы на него, колдуна, глядите?» — и ударил его колом по лицу. Ярость овладела толпой. Амвросия били около двух часов и разошлись только после того, когда на месте остался лежать обезображенный труп. Тело архиепископа 2 дня пролежало за стенами монастыря, запуганные монахи не решались подходить к нему.

Ряд монастырей был разнесен толпой. Бунтовщики принялись потом за карантинные дома и. больницы, они освобождали из них больных и здоровых и убивали врачей. Врачи разбежались. Заведующий карантином в Донском монастыре доктор Самойлович был жестоко избит толпой и спасся от смерти, заверив толпу, что он не доктор, а подлекарь.

К вечеру 16 сентября Еропкину удалось собрать небольшой отряд и выступить против бунтовщиков на Красной площади. Он пытался увещевать бунтовщиков, послав к ним грузинского царевича, но тот был встречен камнями. Тогда Еропкин приказал стрелять из пушек и ружей, пришлось пустить в дело даже штыки. После некоторого сопротивления толпа разбежалась. На следующий день бунтующие москвичи снова собрались у Варварских ворот, но уже требовали, чтобы им выдали Еропкина, иначе они грозили разнести всю столицу. Еропкин велел стрелять холостыми зарядами. Толпа восприняла это как признак слабости власти и ринулась на солдат с камнями и дубинами. Поиска начали отступать, но тут подоспел вызванный Еропкиным Великолуцкий полк, стоявший в 30 верстах от Москвы. Восстание было подавлено Еропкиным 17 сентября картечью, пулями и штыками. На Красной площади, месте побоища, осталось 1000 человек убитых, очень много раненых. На улицах забирали всех, «на ком оказывались раны и шрамы». Особое ожесточение высказали звонари, бившие в набат. Солдаты на штыках сносили их с колоколен, и они умирали, не прося пощады. 17 сентября в 9 часов утра в город вернулся Салтыков и уже не покидал своего поста до самого своего увольнения императрицей «по прошению».

После подавления мятежа измученный Еропкин отправил императрице рапорт о московских событиях, прося ее одновременно уволить его с должности, хотя бы на короткое время. Просьбу свою он мотивировал тем, что события последних дней окончательно подорвали его силы: двое суток он не сходил с коня, оставаясь без пищи и сна, все время в страш ном волнении, дважды раненный брошенным в него колом и камнем, он «совсем ослабел и принужден был слечь в постель».

В ответ на донесение Еропкина, Екатерина прислала ему лично приказ об увольнении, предоставив ему воспользоваться им по собственному усмотрению. Кроме того, она прислала ему награду «за распорядительность и мужественное подавление мятежа» — 20 тыс. рублей и знак ордена Андрея Первозванного. Еропкин остался на своем посту.

Еще ничего не зная о бунте (письмо Еропкина прибыло а Петербург только 23 сентября), императрица в качестве особо доверенного лица командировала в Москву своего фаворита графа Григория Орлова, а с ним ряд высших чиновников, доктора Орреуса, штаб-лекаря Тоде и команду солдат из гвардейских полков.

Екатерина II болезненно восприняла известие о бунте в Москве. Она ввела жестокую цензуру на любое сообщение о нем. Все письма, идущие из Москвы, вскрывались на почте, и если в письме упоминалось

бунте, то его сжигали. Вот как императрица писала почт-директору Эку об этих событиях: «Письма, в которых сие происшествие названо бунтом, советую сжечь, а прочие — раздайте».

В другом письме к Эку сказано ею следующее: «Мое мнение таково, чтобы все французские письма, в коих бестолково о московской истории пишут и кои из Москвы сюда присланы с сегодняшнею почтою, отправились в ваш камин».

Поведение графа Салтыкова ее неприятно поразило. В своем письме А.И. Бибикову (1729–1774) от 20 октября она отметила, что «слабость фельдмаршала Салтыкова превзошла понятие». Она считала, что его отъезд спровоцировал бунт.

Орлов выехал в Москву 21 сентября, но из-за распутицы прибыл гуда лишь 26 сентября. На пути, 22 сентября, он узнал о бывшем в Москве мятеже. Отправление графа было обставлено очень торжественно, оно было объявлено даже особым Высочайшим манифестом. Орлову было дано 100 тыс. рублей на расходы, связанные с противочумными мерами, и диктаторские полномочия.

На другой день после своего прибытия в Москву Орлов сообщил Екатерине «об отчаянном состоянии тамошних жителей». После подавления бунта смертность населения от чумы возросла. В конце сентября число ежедневно умирающих доходило до одной тысячи человек. Все «старания для прекращения моровой язвы» были безуспешны.

Григорий Григорьевич Орлов (1734–1783)