Геннадий Обатуров - Дороги ратные крутые

— Надо просить разрешения комкора на ввод в бой главных сил бригады, — доложил я комбригу.

— Зачем просить.

— Батальон погибнет.

— Донесите, посмотрим, что решат.

Я поступил по-своему: вызвал к радиостанции начальника штаба корпуса. Он отозвался быстро. Доложил суть и просил ввести в бой оставшиеся силы бригады.

— Сейчас доложу первому и отвечу.

До 17-ти часов ответа не последовало, а майор Мозговой донес: веду бой в окружении, прошу помощи.

Я отдал распоряжение всем частям и подразделениям продвинуться к Банице с тем, чтобы при получении разрешения быстро осуществить атаку.

Мы были уже у Баницы, когда в 17.30 полковник Чиж передал разрешение на ввод в бой.

Хотя противник и перекрыл мощным огнем нескольких дивизионов дальнобойной артиллерии путь бригаде, она двинулась вперед. К этому времени 14-я и 36-я бригады тоже встретили сильное сопротивление. Нужен был толчок. И им явилась атака нашей бригады, состоявшаяся в 19-ть часов, одновременно позволившая деблокировать 1-й батальон. Это были сумерки. Тут тяжелая весть потрясла нас. При бое в окружении погиб командир батальона майор Мозговой. Погиб как герой, управляя боем батальона. Василий Дмитриевич, как командир, рос на моих глазах, став комбатом еще на Днепре. С того момента его командирские качества возрастали с каждой операцией. Уже в Одесской операции он проявил себя как лучший комбат. Он умел учиться и учить, быстро впитывая в себя опыт. Мне и Федорову, связанным с Василием Дмитриевичем личной дружбой, пережить его смерть было особенно тяжело.

Батальон понес большие потери.

Бригада, штурмуя дом за домом, квартал за кварталом, стала успешно продвигаться вперед. Город был озарен вспышками выстрелов и разрывов снарядов и мин, тысячами трасс от пуль, секущих темноту во всех направлениях, и факелами разноцветных ракет. Грохот от стрельбы и взрывов был так силен на улицах, что трудно было разговаривать и вести радиопереговоры.

— Вышел на северные улицы Дединье, — доложили в 20-ть часов ночи одновременно два комбата и командир танкового полка.

— Молодцы! — отвечали мы. — Умело ведите огонь из танков и орудий, берегите город.

В штурмовом отряде мастерство проявили экипажи 1-й танковой роты 38-го танкового полка, которой командовал известный в бригаде храбрец гвардии старший лейтенант Иван Калистратович Дубенков. В течение полуторачасового боя они успели уничтожить один танк, одно штурмовое орудие, два противотанковых орудия, два ДОТа и до 60-ти солдат и офицеров противника.

Сосед справа — 36-я танковая бригада начала резко отставать.

— Прикрыть правый фланг, сосед отстал, — передал я вступившему в командование 1-м мотострелковым батальоном капитану Фролову.

Но в 20 часов с минутами передал по радио подполковник Толубко: комкор приказал коротким ударом части сил в направлении Душановац помочь в продвижении 36-й бригады на север. Я доложил полковнику о полученном распоряжении. Он промолчал, а я подумал, как это сделать. Чтобы не нарушать план боя, решил направить танковую роту с десантом и одной 76 мм батареей.

— Шестой, я второй, одной ротой с десантом и батареей ударом на Душановац на глубину один километр помочь соседу, после чего возвратить к себе.

Подполковник Тулов ответил: «Понял, выполняю».

Во время этого маневра отличилась мотострелковая рота под командованием гвардии старшего лейтенанта Василия Ильича Натекина. Она штурмом взяла несколько домов, уничтожив до сорока гитлеровцев. А танковый взвод гвардии лейтенанта Рябчикова разрушил ДЗОТ, уничтожил одно орудие и до взвода гитлеровской пехоты.

2-ой мотострелковый батальон под временным командованием старшего лейтенанта Осадчего к 21-му часу совместно с пехотным батальоном югославов овладел центром Жарково и медленно продвигался вперед.

— И там мы сдвинулись, — вдруг проговорил полковник. Это было неожиданно. С начала наступления он по ходу боя не сказал ни слова, не поговорил по радио ни с одним командиром, не дал ни одного указания. И хотя эти слова «и там мы сдвинулись» мало что значили, они говорили о его интересе к ходу боя. К ходу боя, но не к тому, как его вести.

А командир югославской бригады, подполковник, неоднократно с пафосом говорил:

— Хорошо бригада Красной Армии наступает! И нашей бригаде с ней хорошо наступать.

Около 23-х с половиной часов командир 3-го батальона майор Ковалев передал по радио:

— Вижу реку Саву и разрушенный железнодорожный мост.

— Отлично! Продолжайте наступление вдоль реки на север к Савскому мосту.

— Понял, выполняю.

К 24 часам бригада вышла на рубеж — площадь Мостар, взорванный мост, повернула фронтом на север, а продвинуться не смогла: противник оказал сильное огневое и численное сопротивление. Доложил об этом в штаб корпуса и предложил комбригу закрепиться, а с рассветом, после доразведки, возобновить наступление.

— Посмотрим, что скажет командир корпуса, — ответил он. Вскоре к радиостанции вызвал меня начальник штаба корпуса.

— Ваше решение утверждается. Комкор действиями бригады доволен, и объявляет командованию, и всему личному составу благодарность.

— Что, Обатуров, сказал Чиж?

Я повторил. Полковник Сергиенко схватил микротелефонную трубку и начал говорить, но клапан не нажал.

— Нажмите клапан, — подсказал и показал я.

— Владимир Филиппович, служим Советскому Союзу! Знаете, в жестоком бою сломили врага! Он хитер, но мы действовали хитрее. Сейчас двинемся брать мост.

Офицеры штаба улыбались, а ответ полковника Чижа был слышен:

— Предложение Обатурова о возобновлении наступления с рассветом генералом утверждено.

— А… Понял.

Положив трубку, комбриг с недовольством обратился ко мне:

— А ты почему мне об этом не доложил?

— Вы же сразу взяли трубку и разговаривали с Чижом. Во-вторых, мой доклад Чижу вы слышали и не возражали.

— Впредь докладывать!

— А что толку? — вмешался подполковник Листухин. — Что бы начальник штаба не предлагал, вы, Александр Евсеевич, молчите: и не утверждаете, и не отвергаете.

— Я соглашаюсь.

— Не совсем, — упорствовал Иван Яковлевич. — Командир корпуса согласился с предложением Обатурова до утра закрепиться, а вы хотите немедленно наступать. А все растянуто по улицам незнакомого города, люди за ночь устали.

— Ну, ладно. А о благодарности надо донести до всего личного состава.

— Вот радиограмма, подпишите, — предложил подполковник Листухин.

Из трех подписей, заделанных на документе, полковник оставил только свою, и, возвращая после подписания, сказал:

— Достаточно одной.

— У нас так было принято годами, — заметил Иван Яковлевич.

Между тем майор Федоров печалился: