Геннадий Обатуров - Дороги ратные крутые

— Ведь могли бы мы выйти сюда на 5—6 часов раньше, если бы перешли в наступление одновременно с другими бригадами.

Качнув головой в знак согласия, я промолчал, чтобы не раздражать полковника.

Вскоре прибыл полковник Джока Иованович. Весь пылающий радостью, он воскликнул:

— Победа! Мы уже у Савы!

— Это еще не победа. Вот возьмем мост, тогда — победа.

— И мост возьмем! — с подъемом говорил он.

— Знаете, Дока, мы за ночь убедились в том, что при всякой неустойке и пехота и танки фашистов отходят к мосту. Значит, силы обороны предмостного района все время усиливаются, и нам будет нелегко.

— Каковы дальнейшие ваши планы, — спросил я.

— Одна бригада по-прежнему с вами. Другие бригады, что ночью взяли поселок и станцию Топчидар, пойдут громить фашистов в районе сахарного завода.

— Это хорошо. 13-ю бригаду вы прикроете с тыла.

Надо отметить, что жители города всюду нам оказывали помощь, даже под огнем. Они указывали, сколько и где засело в зданиях гитлеровцев, где установлены орудия, минометы и танки.

Перед рассветом 15-го октября бригада внезапно перешла в атаку и овладела юго-западной частью станционных путей, северо-восточнее взорванного железнодорожного моста. А с утра, после короткой артподготовки, продолжила наступление, штурмуя дом за домом по улицам Милоша Великого и Штрассмайерова. До половины дня продвижение составило всего полкилометра. Но это позволило взять под обстрел Савский мост 76 мм наземными и 37 мм зенитными орудиями. Дневное движение транспортных средств противника по мосту с половины дня было парализовано.

В восемь часов 2-й мотострелковый батальон совместно с подразделениями 11-й дивизии НОАЮ овладел поселком Жарково. Это обрадовало нас, и мы подтянули 2-й батальон для совместных действий с бригадой. В 17-ть часов он занял для обороны рубеж в одном километре к северо-востоку от сахарного завода, прикрыв бригаду от возможного удара от Чукарицы.

В Жарково вновь отличилась мотострелковая рота гвардии старшего лейтенанта Березнева, нанесшая большой урон гитлеровцам во время их контратаки. А командир пулеметного расчета гвардии младший сержант П.А.Денисенко уничтожил группу гитлеровцев, пытавшуюся со двора одного из домов обстрелять роту. С утра этого дня корпус начал перевозку частей 73-й гвардейской и 236-й стрелковых дивизий, а также вторых эшелонов 1-й и 6-й Пролетарских дивизий НОАЮ. Наша и 14-я бригада выделили для этих целей по 60 грузовых машин, другие части — столько же. Но головной батальон 73-й дивизии, доставленный ее средствами, поступил в подчинение 13-й мехбригады уже в 13-ть часов. Хотя его подразделения были малочисленны, но эта прибавка сил обрадовала. Он получил полосу для наступления к мосту левее 3-го мотострелкового батальона, вдоль непосредственно берега Савы.

Беспокойство и урон бригаде создавали, расположенные на западном берегу Савы, 88 мм зенитные батареи противника. Даже для КП бригады мне пришлось выбрать дом в 50-ти метрах восточнее улицы Мишина, под двойным прикрытием домов с запада. Он давал обзор во все стороны, кроме западной. А для наблюдения на запад был оборудован в земле НП на берегу Савы.

Я приказал начальнику артиллерии подавить эти батареи. Майор Лещенко и командир артдивизии майор Брандуков не без труда нашли в плотно застроенных кварталах закрытую огневую позицию для 76 мм батареи.

Майор Брандуков и старший адъютант капитан П.А.Романов тщательно провели сокращенную подготовку огня. В результате пристрелка заняла мало времени, а огонь на поражение состоялся довольно внезапно. Две зенитные батареи врага, понеся потери, покинули позиции и отошли.

Это было 16-го, а 15-го октября гитлеровские батареи вели по нам огонь прямой наводкой на дальность до 3-х км.

В 15-ть часов перешел в контратаку пехотный батальон с пятью танками против 3-го батальона от главного вокзала, двигаясь по станционным путям. С КП мы это видели четко. Но комбриг решил наблюдать за отражением контратаки с открытого места вблизи реки.

— Товарищ полковник, там опасно. Стреляют немецкие зенитки из-за реки, — сказал я.

— Ничего, будем маскироваться.

Комбат — 3 и командир минбатальона доложили мне о готовности.

— Огонь по моей команде.

— Есть.

Когда танки и цепь гитлеровцев подошли к батальонам на 600 м, одновременно открыли огонь 24 миномета и восемь 76 мм пушек прямой наводкой. Разрывы мин покрыли цепь фашистов, а огонь пушек поразил танки. Фашистская пехота заметалась и, неся потери, начала отступать. Загорелось два танка, остальные повернули назад. Капитан Носков перенес огонь в глубину и вторично накрыл гитлеровскую пехоту. В итоге контратака фашистам ничего не дала, кроме потерь.

Когда я поблагодарил оба батальона, прибежал офицер связи старший лейтенант Бабенко и, волнуясь, доложил:

— Командир бригады ранен.

Оставив на КП Федорова, я побежал к берегу. Навстречу мне уже вели с трудом передвигавшегося Александра Евсеевича с окровавленной левой рукой. Его ранило осколком зенитного снаряда.

Через полчаса врач майор Александр Петрович Сергиенко доложил:

— У комбрига повреждение или раздробление кости в области левого локтя. Требуется госпитализация. Я доложил полковнику Чижу. Вскоре связался со мной генерал Жданов, выразил соболезнование и приказал:

— Вступайте в командование. В третий раз, но теперь вы командир бригады окончательно.

Я ответил коротко, по уставу «Есть!», хотя чреда прошедших событий научила меня не верить в эту самую окончательность.

За короткое время я не смог хорошо узнать Александра Евсеевича, да это было и сложно: он, ведь, молчал даже тогда, когда обязан был говорить. Бесспорным было то, что этот сугубо пехотный офицер не знал танковые и механизированные войска, их тактику и технику. Плохо, видимо, он знал и общевойсковой бой. Это сочеталось с нерешительностью, боязнью ошибиться, боязнью взять на себя ответственность — с качествами, несовместимыми с ролью командира. Проявил он единственную смелость и совершенно ошибочно, взявшись командовать мехбригадой.

Но почему генерал-лейтенант танковых войск Жданов, умевший разбираться в людях, заведомо знавший, что Александр Евсеевич не годится быть командиром мехбригады, перемесил его? Видимо потому, что спешил избавиться от Я.И.Троценко, а под руками не было подходящего офицера.

Этим поступком Владимир Иванович наказал бригаду, большой коллектив воинов-гвардейцев. Но такое никому не может быть позволено. И никому не может быть прощено.

За этим поступком последовал второй, оскорбивший командование и штаб бригады — слаженный штаб, что неоднократно отмечал он сам, оскорбивший тем, что батальонам и танковому полку бригады постановку боевых задач взялся делать сам, не доверяя нам.