Геннадий Обатуров - Дороги ратные крутые

А теперь о том, как в эти дни я вернулся на должность начальника штаба бригады. Днем 19-го ноября вызвал меня на КП корпуса начальник штаба, предупредив, чтоб машин было две. Спешил в пути, поглощенный догадками.

В автобусе, поставленном в окоп, после моего доклада о прибытии Владимир Филиппович вышел из-за стола, пожал руку и сказал:

— Представляю нового командира 13-й гвардейской механизированной бригады, Героя Советского Союза, полковника Горячева Павла Ивановича. А это, — показывая на меня, сказал — более месяца командовавший бригадой, теперь вновь ее начальник штаба гвардии подполковник Обатуров Геннадий Иванович.

Затем он пригласил меня сесть, задал несколько вопросов о состоянии бригады и ходе боя и попрощался.

Павлу Ивановичу Горячеву было 49 лет, но выглядел он старше. Среднего роста, полнеющий, он двигался медленно, рассказывал о себе охотно.

— Я был профессиональным политработником с гражданской войны. В Великую Отечественную вступил в должность начальника политотдела армии. Под Смоленском по моему приказу за трусость расстреляли майора, оказавшегося одним из племянников М.И.Калинина, председателя Президиума Верховного Совета СССР. Хотели за самоуправство судить, но ограничились снижением в должности на две ступени. Я стал комиссаром стрелковой дивизии. С упразднением института комиссаров прошел командные курсы и был направлен командиром мехбригады. После ранения в августе и двухмесячного лечения был в резерве, ждал назначения.

— У вас какое образование? — спросил он. Я назвал.

— Значит, кадровый танкист. Буду полагаться в танковых делах на вас. Мое образование — совсем другое. Я в 1931-м году окончил военно-политическую академию, а до нее так называемый Свердловский университет в 1930-м году.

— Выходит, вы и философ, и политработник, и командир, — заметил я. — Что же предпочтительнее для вас?

— Командная работа. Я в нее уже втянулся.

Прибытие нового командира в бригаде встретили с недоумением. Наверное, я был одним из немногих, кто воспринял это без особой неожиданности. Должность командира бригады уходила от меня не единожды, поэтому с того момента в Белграде, как вступил в командование бригадой, я не был уверен, что останусь комбригом.

Вернусь к событиям, последовавшим за взятием Хатвана. К утру 28-го ноября бригада перешла из Хатвана в район Пустамоноштора. А 30-го ноября командир корпуса решил из-за больших потерь вывести нашу бригаду из боя и за счет ее пополнить другие бригады. Танки с экипажами мы передали в 36-ю танковую, а мотострелков — в 14-ю и 15-ю механизированные бригады; разведроту — в непосредственное подчинение начальника разведки корпуса, артиллерийский дивизион и минометный батальон — в резерв командующего артиллерией корпуса. Оставшийся личный состав, в основном офицерский, занялся боевой подготовкой.

Разумеется, решение раздать бригаду глубокой болью отозвалось в каждом из нас. Выбор именно нашей бригады, как источника пополнения, я первоначально отнес к тому, что в 13-й — новый командир, незнакомый командованию корпуса, тогда как в других бригадах свои, многократно проверенные командиры. Но уже 1-го декабря во время доклада полковнику Чижу я усомнился в этом.

— Как новый командир? — спросил он.

— Общительный. Имеет большой жизненный опыт. Конечно, как и многие политработники, он слаб в военно-техническом отношении, чего и не скрывает. Тактически подготовлен. Доверяет. Восемь дней боев бригады, состоявшихся при нем, он всегда спрашивал мои соображения по решениям и ни разу не выразил несогласия.

— Искренен?

— Еще как! Говорит прямо о старших и младших.

— Не рассказывал о приеме у командира корпуса?

— Нет.

— Жданов принимал его в присутствии меня. Пригласил к чаю. Когда Горячев разделся, а Владимир Иванович увидел у него Золотую Звезду, то сказал:

— Теперь в корпусе среди командования два Героя Советского Союза.

— А в том мехкорпусе, в котором я был до ранения, двое в командовании корпуса и три комбрига из четырех были Героями. В моей бригаде было 17-ть Героев Советского Союза.

Этот ответ, сделанный Горячевым, смотря прямо в глаза Владимиру Ивановичу, возмутил последнего. Чай был испорчен.

— И испорчена служба Горячева в корпусе.

— Возможно.

«Горячев не успел что-либо сделать для бригады, но толчок к ее раздаче дал», — подумал я.

Заслушав мой доклад о передаче в другие бригады и в управление корпуса личного состава, техники, вооружения, полковник Чиж спросил:

— К командиру корпуса зайдете?

— Зачем? У меня есть просьба, которую, надеюсь, выполните вы.

— Слушаю.

— Уже год беспокоит осколок с внутренней стороны правого бедра, оставшийся от первого ранения. Он при резких движениях смещается, вызывая внутренний кровоподтек. Врачи рекомендуют скорее расстаться с ним, но в госпитале. Срок — две-три недели. Сейчас для госпитализации подходящий момент. Комбриг не возражает.

— Я — тоже. Но вы знаете Жданова, вдруг возмутится, что его обошли. Вы ведь у него на виду. Зайдите и доложите.

Генерал Жданов принял без задержки, выслушал, помолчал и заговорил:

— Прибытие Горячева для меня явилось полной неожиданностью. Еще Толбухин подписал ходатайство перед Москвой о вашем назначении на бригаду. Затем шифром просил об этом Малиновский. Получилось не так, как я хотел.

— У меня нет обиды. Я прошусь на операцию потому, что это действительно нужно.

— Лечитесь и возвращайтесь. Дадут пополнение, бригада пойдет в бой.

Во фронтовом госпитале, расположенном в городе Сегед, осколок мне удалили, и 17-го декабря я вернулся в бригаду. Она уже располагалась в Боршошберенке, куда только что перешла из Пустамоноштора.

О дальнейшем развитии событий на фронте. Третья попытка разгромить будапештскую группировку противника была предпринята с 5-го по 12-е декабря и предусматривала его окружение фланговыми ударными группировками фронта, причем главный удар наносила правофланговая. В нее был включен и 4-й мехкорпус.

Он в составе конно-механизированной группы с 6-го декабря наносил удар в направлении Берцель, Балашшадьярмат, совместно с кавкорпусами 8-го декабря овладел им. Выполняя приказ о разгроме фашистских войск в городе Сечень, он повернул на восток и вел бои за Сечень до 20-го декабря.

Основные силы ударной группировки вышли к горам Бершень и к Дунаю севернее Будапешта. А ударная группировка на левом крыле фронта несколько расширила плацдарм на западном берегу Дуная, примкнула фланг к 3-му Украинскому фронту, но продвинуться западнее Будапешта не смогла.

Хотя и третья попытка разгрома будапештской группировки закончилась неудачей, но вся территория между реками Тиссой и Дунаем до будапештского оборонительного обвода была в руках Красной Армии.