Геннадий Обатуров - Дороги ратные крутые

Хотя бригада, как таковая не воевала, но штаб не забывал воюющих своих подразделений — артиллерийского дивизиона, минометного батальона и разведроты. Мы систематически следили, чтобы подразделения тыла бригады своевременно подвозили боеприпасы, горючее, продовольствие и другие материальные средства.

Отзывы штаба артиллерии и разведотдела о наших подразделениях были самые добрые. Похвально отзывались о командирах дивизиона и батальона майоре Брандукове и капитане Носкове, их старших адъютантах старших лейтенантах Романове и Ионове.

Теперь, после третьей неудачи Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение окружить и уничтожить будапештскую группировку силами двух фронтов — 2-го и 3-го Украинских. К этому времени 3-й Украинский фронт продвинулся далеко за Дунай и вышел к озерам Веленце и Балатон, в 50—100 км юго-западнее Будапешта.

4-й гвардейский мехкорпус вошел в ударную группировку 2-го Украинского фронта, которая с 20-го декабря нанесла удар от Шахи (Шаги) вдоль рек Грон и Ипель Каюг, разгромила здесь противостоящие части противника и 26-го декабря силами 6-й гвардейской танковой армии и 4-го гвардейского мехкорпуса вышла на северный берег Дуная напротив Эстергома. Войска 3-го Украинского фронта, обойдя Будапешт с запада, в этот же день овладели Эстергомом. Будапештская группировка была окружена.

И мы, непосредственно не участвовавшие в этом событии, ликовали.

— Свершилось! Сколько крови нам этого стоило! — сказал подполковник Тулов.

— Еще много сил потребуется, чтобы разгромить окруженных, — сказал полковник Горячев.

Ряды корпуса изрядно поредели. До 7-го января он получил передышку. Командование рассчитывало на пополнение. Достаточно сказать, что в строю было 14-ть танков и 96 орудий и минометов.

Но пополнения не было.

До начала февраля 1945 года 13-я гвардейская мехбригада продолжала стоять в Боршошберенке и занималась с тем составом, что был в наличии, боевой подготовкой.

В конце декабря вернулся из госпиталя майор Федоров, и штаб снова стал полнокровным.

В Боршошберенке мы встретили Новый 1945-й год. К празднику в воюющие подразделения были направлены лучшие продукты и в увеличенном количестве. Для поздравления побывали: в артиллерийском дивизионе — подполковник Листухин, в минометном батальоне — я, в разведроте — майор Федоров.

А вечером 9-го января меня ждал сюрприз. Полковник Горячев устроил ужин, пригласив заместителей и помощников, командование танкового полка и командиров батальонов в связи с моим 30-летием. Впервые в жизни мне было уделено такое внимание, поэтому я чувствовал себя неловко.

Конечно, как положено в таких случаях, все говорили мне лестные слова. В конце ужина комбриг сказал:

— Горячо и сердечно желаем вам выйти из войны живым. Павел Иванович устроил свой быт обособленно. Обычно командование бригады вне боя принимало пищу в офицерской столовой роты управления вместе с другими офицерами штаба. Он же заимел своего повара и прочих людей, обслуживавших его. В отдельном доме он и размещался с ними.

Еще в середине декабря поползли слухи, что командир бригады пьет не в меру. Перед новым годом начальник политотдела подполковник Листухин говорил мне:

— Что-то наш комбриг часто выпивает. Так ли это?

— Мне не дано знать. Он живет обособленно, ни со мной, ни с другими стол не делит.

— Вы ежедневно у него — на докладе. Что-то могли заметить.

— Не принюхиваюсь. Время докладов им установлено утреннее, когда даже питухи бывают трезвыми.

Вскоре Иван Яковлевич повторил разговор о Горячеве.

— Он пьет много, я это знаю. Если бригаде посчастливится получить пополнение и пойти в бой, вам опять придется брать на себя работу командира.

— Насчет «много» — не знаю, а что придется работать за него, убедился на занятиях в поле с офицерами. Он даже идею решения формулирует не полностью, все перекладывает на начальника штаба.

— Значит, надо не молчать, а докладывать командиру корпуса.

— Во-первых, у меня нет веских оснований обвинять Павла Ивановича в пьянстве. Обстановку в бригаде знает, кого положено заслушивает, указания дает разумные. Во-вторых, мои сообщения могут быть восприняты как претензия на должность комбрига. Я это делать не буду.

С 7-го января корпус был подчинен командующему 7-й гвардейской армией (генерал-полковник Михаил Степанович Шумилов) и, не получив пополнения, занял оборону на плацдарме, захваченном армией на западном берегу реки Грон. Рубеж обороны корпуса проходил по линии Барт (Брити), Солдины (Сводин), а соседями были: справа — 24-й, слева — 25-й гвардейский стрелковые корпуса 7-й гвардейской армии.

Каковой была укомплектованность соседей — данными не располагаю, не знаю, что с момента окружения Будапештской группировки максимум сил и средств фронт сосредоточил на ее уничтожении. А наш 4-й мехкорпус стал в оборону лишь двумя слабенькими 14-й механизированной и 36-й танковой бригадами, двумя артиллерийскими частями и саперным батальоном. 15-я мехбригада и два самоходно-артиллерийских полка так же, как наша бригада, были выведены из боя без войск.

С переходом в оборону командир корпуса приблизил нашу бригаду к корпусу: она 8-го февраля перешла в Марианостра. А 9-го февраля я был на докладе у начальника штаба. КП корпуса расположился в Кабелькуте.

По окончании доклада о перемещении бригады Владимир Филиппович спросил:

— Верно, что полковник Горячев сильно пьет и мало занимается делами?

Я растерялся. За последние три недели в редкие вечерние посещения комбрига, связанные с неотложными делами, уже трижды видел его пьяным. Врать не умел, а большое уважение, которое я испытывал к полковнику Чижу, обязывало быть откровенным.

— Да, у Павла Ивановича водка — его слабость. Хотя он живет, обособившись от всех, и неизвестно сколько пьет, но во второй половине дня и вечером он часто пьян. На делах это не сказывается. Есть штаб, но он все больше и больше перекладывает свои решения на меня.

— А если бой?

— Тогда сразу все откроется, но провала не будет, есть слаженный штаб.

— Вы не думали, что следует доложить об этом генералу Жданову?

— Мне докладывать нельзя. Подумают, что делаю это в корыстных интересах.

И все же на вопросы о Горячеве мне пришлось отвечать генералу Жданову. Это — через несколько дней после приема полковником Чижом, причем, мои ответы были аналогичны ответам Владимиру Филипповичу.

— Вы правду мне, Обатуров, сказали? — спросил после моих ответов Владимир Иванович.

— Правду. Как и всегда ранее, сказал правду.

— А может ли он с этими привычками командовать бригадой?

— С этими привычками… — не знаю. А вот по возрасту ему тяжело.