Виктор Парфёнов - Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика [(Античная библиотека. Исследования]

Нельзя не согласиться с Д. Кинастом в том, что флот, при всех его особенностях, все же считался частью вооруженных сил Рима, а не res privata принцепса. Это доказывается, к примеру, тем, что высшие командные должности в военно-морских силах Империи, как и в аuхilia, занимали префекты из всаднического сословия, подчинявшиеся императору в силу его imperium proconsulare. [40] Kienast D. Ор. cit. S. 15, 29. Но, при общей верности такого взгляда, он все же выглядит слишком схематичным. Постоянный флот был одним из нововведений Августа, так что император имел здесь достаточную свободу действий'— если даже легионы, которые в 17 г. до н. э. еще именуются «легионами римского нар ода» (ILS. 5050), к концу своей жизни Август считает возможным назвать «моим войском» (RgdA. 15. 3; 30. 2), то «флота римского народа» с-самого начала Империи не существует — только «мой флот» (RgdA. 26. 4). [41] См.: Wickert L. Der Prinzipat und die Freiheit // Prinzipat und Freiheit. Darmstadt, 1969. S. 117 ff.

Социальный статус флотских командиров, очевидно, был для Августа вещью второстепенной — ценилась прежде всего личная преданность. Это иллюстрируется одним интересным примером: в надписи ILS. 2672 фигурирует некий Авл Кастриций (судя по cognomen, либо отпущенник, либо сын отпущенника), в cursus honorum которого входит и флотская префектура. Его принято идентифицировать с предателем Кастрицием, который сообщил Августу о заговоре Цепиона — Мурены и за эту услугу в дальнейшем пользовался исключительным расположением принцепса (Suet. Aug. 56. 4).

Главную ударную силу армии составляли, конечно, легионы со своими вспомогательными войсками, и политический центр тяжести взаимоотношений императора и войска приходится именно на них. К сожалению, количество информации об этом резко сокращается по сравнению с относящейся ко времени гражданских войн. Дело здесь, видимо, не в уменьшении политической роли армии — она не могла не быть важнейшей опорой установленного при ее деятельном участии режима, — а в стремлении новой власти максимально засекретить относящуюся к военным делам информацию, представить ее государственной тайной, хотя это противоречило старым римским традициям. Именно это противоречие позволяет проявиться из-под завесы секретности отдельным деталям, по которым можно попытаться угадать общую картину.

Одной из самых сложных для императора проблем по окончании гражданских войн было определение характера его взаимоотношений с высшим командным составом. Именно из этой среды было вероятным появление нового соперника на смену последовательно устраненным Лепиду, Сексту Помпею и Антонию. Опасность не была исключена даже со стороны ближайших сотрудников, и Октавиан очень рано начал это учитывать, о чем свидетельствует трагическая участь Сальвидиена Руфа, этого, «быть может, наиболее выдающегося из всех маршалов революции». [42] Syme R. The Roman Revolution. Oxf., 1939. Р. 220. Подробнее о «деле Сальвидиена» см.: Парфенов В. Н. Рим… С. 96 сл. Однако при наступлении мирного времени посягательство на власть Октавиана с этой стороны было хотя и не исключено, но маловероятно: большинство его «маршалов» были homines novi, достаточно тесно связанные со своим патроном и уже в силу своей незнатности не представлявшие серьезной политической угрозы.

Иное дело — римские аристократы с их политическими амбициями. Традиционная правящая каста Республики, римский нобилитет, утратив самых ярких и талантливых своих представителей на поле брани или под мечами убийц во время проскрипций, не мог автоматически утратить способность воспроизводить претендентов на политическое руководство. С другой стороны, Октавиан не мог долго обходиться без сотрудничества с аристократией и достаточно рано начал заигрывать с ней. Это, конечно, принесло немалые политические дивиденды, во многом обеспечив ему победу в гражданской войне, но, завершив борьбу за единоличную власть, Октавиан вступал в совершенно неизведанную область, и положение его становилось опасно неопределенным. Первым сигналом этой опасности стал инцидент с Лицинием Крассом.

Марк Лициний Красс, тезка своего знаменитого деда, бесславно погибшего в 53 г. до н. э. при Каррах, выдвинулся на авансцену римской политической жизни в самом конце эпохи гражданских войн. Консульскую должность он занимал в 30 г. до н. э. вместе с Октавианом, что само по себе уже достаточно почетно и свидетельствует о подчеркнутом внимании победителя при Акции к своему коллеге.

Даже для политической практики того бурного времени было необычным то обстоятельство, что Красс, прежде не отличавшийся лояльностью в отношении Октавиана и последовательно боровшийся против него на стороне сначала Секста Помпея, а затем Антония, вдруг стал консулом, причем в нарушение обычных правил: не пройдя перед этим претуру (То Cass. LI. 4. 3). О причинах неожиданного расположения «сына божественного Юлия» к своему вчерашнему врагу остается только догадываться. [43] Э. Гроаг предположил, что предоставление консулата и управления провинцией было непременным условием измены Красса Антонию, и Октавиан принял это условие (Groag Е. М. Licinius Crassus // RE. 1926. Bd. 13. Тl. I. Sp. 271).

Досрочно сложив полномочия консула (Октавиана и Красса сменили консулы-суффекты, одним из которых был сын Цицерона), Красс отправился в свою провинцию.

На посту проконсула Македонии Красс проявил незаурядную энергию и талант полководца, восстановив изрядно пошатнувшийся за годы гражданских войн престиж римского имени среди варварских племен. Его военные успехи были настолько впечатляющими, что замолчать их оказалось невозможно: повествование об этом занимало видное место в двух (к сожалению, утраченных) книгах Тита Ливия (134 и 135), драматический эпизод одной из военных кампаний Красса освещает Флор (II. 26). Но наиболее обстоятельно о боевых действиях на севере Балкан повествует Дион Кассий (LI. 23. 2-27. 3).

По словам этого автора, бастарны, которых он считал скифским племенем, перешли Дунай и покорили прилегающую к реке часть Мезии, тогда еще не завоеванной римлянами. Эти действия варваров еще не представляли угрозы для позиций Рима в регионе, но когда они опустошили ту часть Фракии, что принадлежала племени дентелетов (а те имели союзный договор с римлянами), Красс двинулся на бастарнов.

Узнав о его приближении, те поспешно ретировались, очистив Фракию без боя. Преследуя их, Красс вторгся в Мезию и уничтожил одну из местных крепостей. Тем временем бастарны приостановили бегство и отправили к римскому военачальнику послов с предложением не преследовать их, так как они не причинили римлянам никакого вреда.

Красс задержал послов, обнадежив их обещанием ответить на следующий день, и весьма основательно угостил, чтобы выведать планы их соплеменников (здесь Дион Кассий нравоучительно замечает, что все скифы ненасытны в употреблении вина и быстро пьянеют от него).