Жорж Дюби - История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк

Филипп II, о котором идет речь, известен как Филипп Август. Августом короля назвал еще при его жизни монах Ригор, прибывший из южных областей королевства, чтобы в аббатстве Сен-Дени завершить (к 1196 г.) свой труд — историю правления Филиппа II. Именуя короля Августом, Ригор уподоблял Филиппа Цезарю, восхваляя прежде всего за то, что он augebat rem publicam — увеличил государство. Действительно, к этому времени Филипп уже присоединил к королевскому домену земли Вермандуа, но королю предстояло еще шире раздвинуть пределы домена и за срок, остававшийся ему до смерти, окончательно сломить сопротивление непокорных феодалов.

Мальчик с буйной шевелюрой принял миропомазание 1 ноября 1179 г. в день Всех Святых, Ему только что исполнилось 14 лет. Он был единственным сыном Людовика, и на протяжении последних семи лет церковные иерархи молили короля как можно скорее приобщить наследника к трону. Король, наконец, объявил епископам и баронам, собравшимся в Париже, что церемония миропомазания состоится 15 августа — в день Успения Богородицы. Между тем будущий король заблудился на охоте в Компьенском лесу, где его нашли лишь на третий день едва живым. Не приберет ли Господь долгожданного наследника? Взяв посох паломника, убитый горем Людовик отправился к гробнице Фомы Бекета, которого он когда-то защищал от гнева Плантагенета, с намерением молить мученика о даровании наследнику здоровья. Св. Бекет внял его молитвам. А Св. Дени, поклониться мощам которого король пришел по возвращении из Англии, ниспослал Филиппу еще одну «милость»: наслал на его отца паралич. Людовик VII прожил еще год. Но в делах он более не участвовал.

По понятиям того времени, Филипп уже достиг совершеннолетия, но он был единственным сыном, а в его возрасте в те времена часто умирали — и на охоте, и во время упражнений с оружием. К тому же в таком возрасте подростки не обладают достаточной зрелостью, во всяком случае для того, чтобы не поддаться влиянию старших родственников и тех, кто принес оммаж и вошел в состав королевского семейства. На обряд помазания в Реймсе собрались великие государи: меченосец граф Фландрии, граф Эно, юный Генрих — король-соправитель Англии, представлявший своего отца, приславшего богатые подарки, четверо дядьев — графов Шампанских, братьев королевы-матери, которым положено было стать покровителями своего племянника, архиепископ, совершавший обряд помазания, граф Генрих Щедрый, граф Блуаский и Шартрский Тибо — сенешаль Франции и граф Сансера Этьен. И все они надеялись повлиять на юного короля в своих интересах. Ради такой возможности фламандец Филипп Эльзасский, не имевший детей, предложил королю в жены свою племянницу Елизавету, порвав прежнюю ее помолвку с женихом из рода князей Шампанских.

Однако такие политические ходы сталкивали великородных между собой. И скоро они заметили, что юный Филипп по своему характеру не очень-то расположен к послушанию. Сразу же после коронации он показал, сколь решительно способен действовать, захватив замки, входившие в ту часть отцовского наследства, которая должна была перейти к его матери. С изрядной ловкостью Филипп использовал в своих интересах дядьев из Шампани против графа Фландрии. Столь лее умело король действовал и в 1184 году, когда собрал в Санлисе церковный собор, чтобы аннулировать свой бесплодный брак под предлогом кровного родства жены, хотя это был всего лишь запугивающий маневр: Филипп не стал разводиться с молодой королевой, бывшей ему полезной. Три года спустя она родила королю столь необходимого наследника. И от имени этого сына, после смерти Елизаветы, Филипп завладел богатыми провинциями Артуа, Вермандуа и Амьен, которые были даны ей в приданое ее дядей и теткой. Так «увеличив государство», он смог выступить против враждебной ему коалиции феодалов.

В этой борьбе Филипп располагал двумя козырями. Во-первых, он мог теперь использовать недавнее укрепление рыцарской морали, краеугольным камнем которой была верность. Старый король Генрих Плантагенет, истинный рыцарь, доказал свою верность юному сюзерену, отказавшись подкрепить своими силами коалицию князей. А его поддержка могла бы иметь решающее значение. Во-вторых, и это главное, Филипп мог рассчитывать на гораздо большую неколебимую верность воинов королевского дома, ставших ему надлежащей опорой, благодаря которой он смог преодолеть первые препоны на своем пути. Это его окружение — «семья», унаследованная от отца, резко отличалась от разношерстного сборища фанфаронов и шутов, составлявших двор мужа Алиеноры. Здесь все были людьми надежными, умелыми, как конюший Робер Клеман, как постельничий Готье, на смену которым со временем приходили их сыновья. Филипп сумел удачно дополнить эту команду, включив в нее после крестового похода вернувшихся с ним неподражаемых бойцов, таких как Бартелеми де Рой, шевалье дю Вермандуа, Гильом де Барр, Матье де Монморанси. В свою дворцовую церковь Филипп призвал молодых грамотеев: Андрэ, получившего образование при дворе графа Шампанского; Вильгельма, приехавшего из Бретани учиться в школе Манта, а затем Парижа, и, наконец, брата Герена, госпитальера — «специального советника короля Филиппа, занявшего свой пост благодаря разумению в делах королевского дворца и за свой несравненный дар советчика; он вел дела короля и заботился о нуждах церквей так, как если бы был вторым в государстве после короля». Филипп относился к этим людям по отечески, был добр и щедр, оделяя их должностями, деньгами, драгоценными каменьями. Воинов король жаловал ленными владениями, конфискованными в захваченных провинциях, и женил на богатых наследницах. Клирики получали от него доходные и богатые приходы, а особенно отличившихся среди послуживших ему — либо их самих, либо сыновей их родни — он вознаграждал саном епископа. Так, Герен стал епископом в Санлисе, племянник Бартелеми — в Эврё, сыновья Готье заняли кафедры в Нуайоне, Париже и Мо, а сын Робера Клемана — в Сансе. Сражаясь и молясь, верша суд, ведя счета и записи, проверяя сметы расходов на строительство городских стен и башен, эти верные слуги короля завершили в период между 1190 и 1200 годами создание костяка военной и административной организации, придавшей монархии неодолимую силу.

Но для современников короля, воздававших ему за все это хвалу, мощь королевства была прежде всего результатом благоволения Господа. Бог воздавал Филиппу за то, что он свято исполнял обеты, данные при помазании. Именно это Ригор стремится показать в своем сочинении. Вильгельм Бретонец, сменивший Ригора в роли королевского историографа, рассказывает о короле, благословляющем свое войско перед битвой при Бувине, в которой он одержал победу как защитник Святой Церкви. Но в действительности во всем, что касалось сакральности, главное было сделано еще Людовиком VII. Филипп унаследовал от него свое главное оружие — полнейшую преданность Галльской Церкви. Он мог позволить себе не уделять излишне много времени церковным обрядам и даже пренебречь гневом папы, когда тот — в качестве верховного блюстителя нравственности королей — безуспешно пытался заставить его соблюдать брачные законы.