Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

О том значении, которое имела в этих провинциях торговля, мы до некоторой степени можем судить по заботливости, которую проявляло правительство к строительству и содержанию дорог в Испании. На пространстве между Пиренеями и Тарраконом найдены римские милевые камни, относящиеся уже к концу республики, между тем как ни в одной провинции Запада нет милевых камней, относящихся к этому периоду. Мы уже говорили, что Август и Тиберий поощряли дорожное строительство в Испании главным образом из соображений военного характера. Однако постройка Августом дороги возле Нового Карфагена могла иметь целью только интересы сообщения; преимущественно той же цели служила названная его именем имперская магистраль, которую он привел в порядок и продолжил; эта дорога, продолжение итало-галльской береговой дороги, пересекала Пиренеи у перевала Пуисерды, отсюда шла на Таррагону, затем, не отклоняясь значительно от побережья, следовала через Валенсию до устья Хукара, откуда, пересекая внутреннюю область, вела в долину Бетиса; здесь, начиная от обозначавшей границу обеих провинций арки Августа, от которой начинался новый счет милевых камней, эта дорога шла по провинции Бетике до устья реки и, таким образом, соединяла Рим с океаном. Правда, это была единственная имперская дорога в Испании. После Августа правительство уже не проявляло больших забот о дорогах в испанских провинциях; попечение о дорогах вскоре почти полностью перешло в ведение городских общин; насколько мы можем судить, последние повсюду, за исключением внутреннего плоскогорья, восстановили пути сообщения в объеме, соответствовавшем культурному состоянию провинции. Ибо, хотя Испания и гориста, хотя в ней имеются степи и пустыни, она все же принадлежит к числу самых богатых стран земного шара как благодаря множеству злаков и плодов, так и благодаря обилию вина, оливкового масла и металлов. К этому следует добавить раннее развитие промышленности, производившей преимущественно железные изделия, а также шерстяные и льняные ткани. При имущественных переписях, производившихся в правление Августа, ни в одной городской общине с римским гражданским правом, за исключением Патавия, не оказалось такого количества богатых людей, как в испанском Гадесе, оптовые торговцы которого разъезжали по всему миру. Этому соответствовала утонченная роскошь быта; туземные танцовщицы с кастаньетами славились повсюду, а гадитанские арии были так же хорошо знакомы римским франтам, как и песни египетской Александрии. Близость Италии, а также удобный и дешевый морской транспорт в эту эпоху создали Испании, особенно ее южному и восточному побережьям, возможность отправлять свои продукты на первый в мире рынок; вероятно, ни с одной страной Рим не вел такой обширной и постоянной оптовой торговли, как с Испанией.

О том, что римская цивилизация проникла в Испанию раньше и глубже, чем в какую-либо другую провинцию, свидетельствуют разнообразные данные, преимущественно из области религии и литературы. В областях, сохранивших свой иберийский характер и в более позднее время и мало затронутых иммиграцией — в Лузитании, Гал-лекии и Астурии, — святилища туземных богов с их странными, большей частью оканчивающимися на «icus и «есш» именами — Эндовеликус, Эекус, Вагодоннегуе и другие — сохранились и при принципате. Но что касается Бетики, то на всем ее пространстве не найдено ни единого камня с посвятительной религиозной надписью, который не мог бы с таким же основанием быть поставлен в самой Италии. То же самое можно сказать и о Тарраконской провинции в собственном смысле, где лишь на верхнем Дуэро попадаются отдельные следы культа кельтских богов. Столь глубокой романизации религии мы не встречаем больше ни в одной провинции империи.

Цицерон упоминает латинских поэтов испанской Кордубы лишь с тем, чтобы отозваться о них отрицательно. Августовский век литературы также в сущности является созданием уроженцев Италии, хотя в отдельных случаях в общей работе принимали участие и провинциалы, между прочим, ученый библиотекарь императора филолог Ги-гин, родившийся в неволе в Испании. Однако начиная с этого времени испанцы взяли на себя в литературе роль если не корифеев, то, по крайней мере, школьных наставников. Бывший учитель Овидия, уроженец Кордубы Марк Порций Латрон, произведения которого служили образцами молодому Овидию, а также земляк и друг юности Лат-рона Анней Сенека, оба всего лишь лет на десять моложе Горация, долгое время подвизались в своем родном городе в качестве учителей красноречия, прежде чем перенесли свою преподавательскую деятельность в Рим. Оба они являются настоящими представителями школьной риторики, сменившей республиканскую свободу и дерзость речи. Когда однажды Латрону волей-неволей пришлось выступить в настоящем судебном процессе, он совершенно потерял нить своей речи и смог продолжать лишь после того, как суд в угоду этой знаменитости перенес разбор дела с трибунала на площади в школьную аудиторию.

Сын Сенеки, министр при Нероне, модный философ своей эпохи, и его внук Лукан, поэт идейной оппозиции принципату, несмотря на то, что они не отличались особым литературным даром, также, бесспорно, имели большое историческое значение, которым до известной степени они обязаны Испании. Точно так же в эпоху ранней империи два других провинциала, уроженцы Бетики, заняли видное место в ряду писателей, являвшихся признанными авторитетами по части стиля; это были: при Клавдии — Мела с его краткими географическими описаниями, при Нероне — Колумелла с его обстоятельным, написанным частью также в поэтической форме сочинением о земледелии. Если при Домициане поэт Каний Руф из Гадеса, философ Дециан из Эмериты и оратор Валерий Лициниан из Билбила (Калатайуд близ Сарагосы) чествуются в качестве корифеев литературы наряду с Вергилием и Катуллом, а также тремя светилами Кордубы, то такая же слава досталась на долю уроженца Билбила Валерия Марциала, который не уступает ни одному поэту той эпохи в тонкости и ловкости приемов, с одной стороны, и в продажности и пустоте — с другой; при этом не следует забывать об общем происхождении всех этих лиц. Но уже то, что Испания могла дать такую плеяду поэтов, свидетельствует о большой роли, которая принадлежит ей в литературе того времени.

Однако подлинной звездой первой величины среда латинских писателей Испании был Марк Фабий Квинтилиан (35—95) из Кала-гурриса на Эбро. Уже его отец занимался в Риме преподаванием красноречия. Сам же Квинтилиан явился в Рим по приглашению императора Гальбы, а при Домициане он занял почетное положение в качестве воспитателя племянников императора. Составленный им учебник риторики, представляющий собой до известной степени также историю римской литературы, является одним из лучших сочинений, дошедших до нас от римской древности; он отличается тонким вкусом и верностью суждений, простотой чувства и изображения; изложение живое и непринужденное, поучительное и увлекательное; вообще, весь этот труд представляет собой, по замыслу самого автора, полную противоположность обильной громкими фразами, но бедной мыслями модной литературе того времени. Если направление этой литературы все же изменилось, хотя она не сделалась лучше, то это в немалой степени является заслугой Квинтилиана. В общем ничтожестве последующего периода влияние испанцев уже не чувствуется. Латинские писания этих провинциалов особенно важны для историка в том отношении, что они во всем следуют за литературным развитием метрополии. Правда, Цицерон подтрунивает над неловкостью и провинциализмами испанских стихотворцев, а римлянин по рождению, напыщенный и щепетильный в вопросах стиля Мессала Корвин неодобрительно отзывается о. латыни Латрона; однако в период после Августа мы застаем совсем иную картину. Риторы Галлии, великие церковные писатели Африки, даже когда они писали по-латыни, всегда оставались до некоторой степени чужестранцами. Напротив, никто не признал бы за чужеземцев Сенеку и Марциала ни по содержанию, ни по форме их литературных произведений, и во всей Италии не было человека, который глубокой любовью к родной литературе и тонким ее пониманием превзошел бы учителя латинского языка из Калагурриса.