Алексей Фомин - Война с продолжением

Идеологический аспект не мог оказывать большого влияния на политику в странах, принадлежавших к числу парламентских демократий. Однако известное влияние имели различные варианты идеологического оправдания колониальной экспансии, а также «фашодизм» — давнее чувство недоверия англичан и французов друг к другу, иногда граничившее с явной враждебностью. Эти идеи и эмоции, разумеется, не могли напрямую определять политику великих держав, но при оценке действий политиков и дипломатов того времени следует учитывать, что они сами часто разделяли подобные представления.

Таким образом, проблемы Ближнего Востока занимали вполне определенное место в комплексе осознанных государственных интересов Великобритании и Франции. Однако относительно четкими были только общие принципы их политики. Изученный материал позволяет сделать некоторые выводы о механизме принятия конкретных политических решений. Во Франции этот механизм характеризовался, с одной стороны, высокой концентрацией власти (начиная с Мильерана, все премьер-министры одновременно возглавляли и МИД), а с другой — большой зависимостью от общественного мнения и расклада сил в палате депутатов. Над каждым французским кабинетом постоянно висел дамоклов меч вотума недоверия, и французские политики часто ссылались на эту опасность во время переговоров с англичанами (например, именно так поступил Лейг, говоря о невозможности ратификации Севрского договора). Но палата депутатов в тот период надежно контролировалась правыми силами, что исключало возможность резких колебаний внешнеполитической линии, несмотря на министерскую чехарду. При отсутствии четко структурированной партийно-политической системы во Франции большое влияние приобрели неофициальные «группы давления». Восточная политика страны сначала находилась под сильным воздействием «колониальной партии», стремившейся к захвату Сирии и Киликии; а потом — концессионеров, банкиров и рантье, готовых уступить Киликию ради экономических выгод в Турции. Так произошла определенная смена приоритетов французской внешней политики.

В Великобритании при коалиционном правительстве реальная внешнеполитическая власть сосредоточилась у Керзона и Ллойд Джорджа. При общности взглядов на основные задачи британской политики на Востоке они расходились во мнениях по поводу средств их выполнения. Ллойд Джордж делал ставку на успехи греческого оружия, а Керзон предпочитал опираться на собственные силы Англии и дипломатические методы. По сути дела, греко-турецкую войну можно назвать «войной мистера Ллойд Джорджа», поскольку именно британский премьер-министр стоял у ее истоков (высадка в Смирне в мае 1919 года) и он же публично поддержал Грецию накануне ее разгрома (речь в парламенте в июле 1922 года). На Парижской конференции британский премьер фактически монополизировал право принятия решений, затем довольно долго английская политика характеризовалась очевидной двойственностью. После сражения на Сакарье линия Ллойд Джорджа потеряла шансы на успех, и ближневосточные проблемы стали прерогативой Керзона, который в Лозанне действовал уже совершенно самостоятельно.

Другие разногласия внутри британского кабинета оказывали значительно меньшее влияние на политические решения. Так, явно протурецкая позиция Генерального штаба и Министерства по делам Индии никак не изменила общей политической линии. Мнение всего кабинета приобретало решающее значение лишь при принятии наиболее ответственных решений, как произошло с вопросом о Константинополе в январе 1920 года. Так что мы можем говорить лишь о «корректирующем» воздействии британского кабинета на внешнюю политику. Парламентский контроль над внешней политикой в Великобритании был слаб, а общественное мнение существенно повлияло на нее только во время Чанакского кризиса. В Великобритании не было столь четко различимых «групп давления», как во Франции. Неофициальные каналы воздействия на политику существовали, но, например, «англо-индийская» группировка была расколота (достаточно вспомнить разногласия Керзона и Монтегю).

Следует выделить и общую черту в политике двух держав Антанты на Востоке. Для них абсолютно недопустимо было прямое вовлечение в затяжной военный конфликт даже с относительно слабым в сравнении с ними противником, каким была кемалистская Турция. В обеих державах слишком сильна была «усталость от войны» и слишком тяжела была экономическая ситуация. Даже самые воинственные колониальные деятели понимали, что длительная война на Востоке неизбежно приведет к внутриполитическому кризису. Великобритания начала широкомасштабную демобилизацию уже в 1919 году и вскоре должна была «без боя» покинуть Закавказье, Анатолию, Сирию. Франция отложила демобилизацию на год и поэтому могла себе позволить направить в распоряжение генерала Гуро военную группировку, достаточно сильную, чтобы изгнать Фейсала из Дамаска, но неспособную удержать под французским контролем Киликию. Впоследствии именно невозможность продолжать киликийскую войну толкнула Париж к сближению с кемалистами и заключению Анкарского договора 1921 года, в то время как англичане оставались защищенными от столкновения с турками благодаря «добрым услугам» Греции. Возникшая в ходе Чанакского кризиса угроза военного столкновения с Турцией стала для британских политиков «моментом истины». Отставка не в меру воинственных Ллойд Джорджа и Черчилля наглядно показала, что для Великобритании, как и для Франции, в этот момент война была абсолютно неприемлемым способом достижения политических целей.

Механизм согласования решений между союзниками несколько отличался от ранее принятого в дипломатической практике. Данный период был расцветом «дипломатии конференций». Для принятия решений проводились очень частые встречи премьер-министров или министров иностранных дел (для Франции здесь не было различия) стран Антанты. Традиционная практика обмена нотами была почти забыта (Пуанкаре однажды предлагал возродить ее с явной целью затянуть время). «Дипломатия конференций» ускоряла обмен мнениями, но долгое время не избавляла политику великих держав, и в особенности Великобритании, от сильнейшего порока — оторванности от реальных событий на месте. Вплоть до 1921 года информация, получаемая от верховных комиссаров и экспертов, использовалась не как пища для размышления, а как набор козырей для переговоров и часто вовсе игнорировалась. Английской политике был свойственен «беспредельный оптимизм и нежелание предвидеть неприятные возможности» [1148] Никольсон Г. Дипломатия. М., 1941. С. 86. . Плодом именно такой политики стал Севрский договор. Во Франции из-за ее прямой вовлеченности в конфликт с кемалистами с января 1920 года временной разрыв между осознанием существующих проблем представителями на месте и их адекватным восприятием в столице был значительно меньшим.