Валерий Дуров - Юлий Цезарь: человек и писатель

«Наперебой предлагались чрезмерные почести, неуместность которых привела к тому, что Цезарь сделался неприятен и ненавистен даже самым благонамеренным людям», — пишет Плутарх (Плут. Цез., 57). Такова участь неограниченной власти. Льстецы и вторящие им тайные недоброжелатели сделали свое черное дело. В обстановке всеобщего угодничества и лести характер Цезаря начал меняться в худшую сторону. Он сделался нетерпелив и раздражителен. Нередко утрачивая контроль над собой, он позволял себе пренебрежительное отношение к окружающим, чего прежде никогда не допускал.

Как-то раз, когда к нему явились консулы в сопровождении сенаторов, он принял их у храма Венеры-прародительницы, сидя, а не стоя. Такое подчеркнутое высокомерие диктатора вызвало недовольство не только сената, но и простого народа, усмотревшего в поведении Цезаря оскорбление всего государства. Есть, правда, сообщение о том, что Цезарь хотел, как подобало, встать перед сенаторами, но его удержал один из льстецов Корнелий Бальб (Свет. Бож. Юлий, 78; Плут. Цез., 60).

Увидев, с каким огорчением расходятся сенаторы, Цезарь осознал недостойность своего поведения и попытался оправдать его своей болезнью: ее приступы всегда неожиданны для него, внезапное головокружение, а затем судороги не позволили ему принять сенаторов, как того требовало их высокое достоинство. Но уже никто не верил этим объяснениям, тем более, что, когда однажды перед ним самим не встал один из народных трибунов, он долго не мог ему этого простить и при всяком удобном случае язвительно повторял: «Если Понтию Аквиле это будет угодно» (Свет. Бож. Юлий, 78).

Всегда отличавшийся независимостью и трезвостью суждений Цезарь вдруг стал прислушиваться к лицемерным славословиям в свой адрес. Он уже прямо заявлял, что «люди должны разговаривать с ним осторожнее и слова его считать законом» (там же, 77). Такое чрезмерное самомнение Цезаря часто сводило на нет его усилия вернуть себе симпатии римлян. А между тем он, действительно, делал многое такое, что должно было бы привлечь к нему людей. Помиловал многих видных помпеянцев. Приказал восстановить статуи Помпея, низвергнутые после Фарсальского сражения. Допустил к государственным должностям детей римских граждан, репрессированных и казненных при Сулле. Разрешил вернуться в Италию даже тем, кто еще не получил официального прощения.

Казалось, что все эти акты милосердия находят у римлян понимание и вызывают их одобрение. Цицерон в одной из своих речей публично благодарит Цезаря: «Нет ничего более угодного народу, чем доброта, а из множества твоих доблестей наибольшее восхищение и наибольшую признательность вызывает твое 128 мягкосердечие. Ведь люди более всего приближаются к богам именно тогда, когда даруют людям спасение. Самое высокое в твоей судьбе то, что ты можешь спасти возможно большее число людей, а самое лучшее в твоем характере то, что ты этого хочешь» (Циц. За Лиг., 12, 37–38).

Тем не менее число недовольных Цезарем постоянно росло. Друзья уже не раз призывали его к бдительности и осторожности, предлагая себя в качестве телохранителей, но Цезарь неизменно отвергал эти предложения, заявляя, что «лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти» (Плут. Цез., 57). «Повторяя, что он предпочитает умереть, нежели внушать страх, Цезарь ожидал милосердия, которое проявлял сам», — пишет Веллей Патеркул (Велл. Пат. Рим. ист., 2, 57).

Терпимость Цезаря к людям, настроенным к нему враждебно, была, в самом деле, поразительна. Всякий раз, когда до него доходили слухи, что кто-то из римлян злоумышляет против него, Цезарь, стараясь, по словам Светония, «пресекать, но не наказывать», ограничивался тем, что объявлял особым эдиктом, что ему все известно, клеветникам же советовал одуматься (Свет. Бож. Юлий, 75).

Хотя на людях Цезарь нередко проявлял порочащую его заносчивость, у себя дома он по-прежнему был прост и справедлив, не делая никаких различий между собой и своими гостями. Доказательством может служить следующий случай. Однажды раб, прислуживавший за столом, подал гостям не такой хлеб, как хозяину. За эту оплошность он был сурово наказан: на какое-то время закован в колодки.

Усиленно пропагандируя легенду об Аскаиии-Юле, основателе рода Юлиев, и всячески поощряя культ Венеры-прародительницы, Цезарь в то же время был терпим к иноземным культам, дозволив, например, иудеям отправлять свои религиозные обряды в римской столице (Jos. Flav. Antt. Jud., 14, 10, 8).

Как всегда, он был внимателен к друзьям, заботлив к клиентам, признателен всем тем, кто был к нему расположен, причем независимо от их социального положения. Но все его прекрасные качества и многочисленные акты милосердия не смогли перевесить растущей к нему неприязни в народе. В столице с каждым днем все больше нагнетались страсти вокруг его имени.

Римлянам было сообщено, что в пророческих книгах обнаружено предсказание, гласящее, что парфян сможет одолеть лишь тот человек, который имеет царскую власть, поэтому на одном из заседаний сената будет предложено провозгласить Цезаря царем.

Уже давно группой римских аристократов разрабатывался план физического устранения диктатора. Вдохновителем заговора был претор Гай Кассий Лонгин. Во время гражданской войны он сражался на стороне Помпея. После войны Цезарь не только простил его, но принял в круг своих друзей и предоставил ему должность претора. Однако Кассию, в котором кипела личная злоба к Цезарю, казалось, что он заслуживает большего. Ему удалось втянуть в заговор 60 человек, среди которых были не только помпеянцы, в свое время помилованные Цезарем, но и близкие к диктатору люди, до недавнего времени его явные сторонники, служившие под его знаменами еще в Галлии, которым Цезарь полностью доверял: Сервий Гальба, Гай Требоний, Децим Юний Брут.

В заговоре особая роль отводилась Марку Юнию Бруту (85–42), мать которого, Сервилию, Цезарь когда-то очень любил и не оставлял своим вниманием даже в самую напряженную пору гражданской войны: постоянно делал ей подарки и как-то помог ей за бесценок купить с аукциона богатейшие поместья. Был даже слух, что Брут — внебрачный сын Цезаря.

Брут имел склонность к научным занятиям; в первую очередь его привлекала философия, особенно учение Платона и его последователей. Он прекрасно владел родным языком и прославился как великолепный оратор. Кумиром Брута был его дядя Марк Порций Катон, которому племянник подражал с величайшим рвением. Впоследствии он, по примеру Цицерона, прославил его в своем сочинении «Катон».

В войне Цезаря и Помпея Брут присоединился к последнему, так как считал его дело более справедливым, и принимал участие в сражении при Фарсале. Судьба Брута была небезразлична Цезарю, который перед началом сражения отдал командирам легионов приказ ни в коем случае не убивать Брута и стараться, по возможности, вообще не задеть его. После сражения Цезарь был сильно встревожен, не видя Брута среди сложивших оружие, и очень обрадован, когда нашел его наконец в числе уцелевших помпеянцев.