Себастьян Хаффнер - Под маской англичанина

Вы говорили о себе, что не были типичным эмигрантом, поскольку не были ни членом какой-либо партии или организации, и не были евреем. Был Свободный Немецкий Культурный Союз и был PEN. Вы сознательно решились не участвовать в этих организациях или это было сделано без умысла?

Сказать, что тут был умысел — это чересчур. В течение всей моей жизни у меня был очень глубокий инстинкт против вступления в какую-либо организацию. Я и теперь не состою в PEN-клубе, хотя меня дважды туда приглашали.

В то время о Вас писал Керр, что он отклонил предложенное Вам членство в PEN-клубе по причине политической линии "Die Zeitung".

Это мне никогда не было известно. Мне очень жаль, что Керр был настолько против меня, я не был против него. Впоследствии я всегда очень удивлялся, почему мы собственно никогда не просили Керра сотрудничать с нами. Он ведь был же одним из лучших немецких литераторов в Лондоне. " Die Zeitung " не была моей газетой, я был служащим в ней, это была газета Лотара, а Лотар к моему удивлению никогда, как я полагаю, не приглашал Керра. Возможно, он и из-за этого был против меня. Но я вовсе не так уж отслеживал все эти дела. Это меня вовсе не интересовало особенно, что писалось в мою пользу или против меня.

Культурной жизнью в эмигрантских кругах Вы также не интересовались?

Не очень. Во всяком случае не интересовался больше после того, как выяснилось, что мои политические надежды на эмигрантские круги полностью потерпели крах, и после того, как я благодаря " Observer " стал своего рода поддельным англичанином. Я действительно был настроен очень, очень проанглийски, в отношении же лучшей доли для Германии уже больше не так сильно. В этом я был пожалуй и прав, поскольку это было единственным, где можно было на что-то влиять. Что меня интересовало — это то, как Англия выйдет из войны, выйдет ли вообще целой и невредимой и по возможности с достаточным влиянием.

А членство в партии Вы принципиально отвергали?

Я не отвергаю это принципиально, но это мне не подходит. Если люди хотят действовать политически, например в сегодняшней Федеративной Республике, то мой совет им был бы — непременно вступить в партию.

В 1980 году я написал книгу " Размышления непостоянного избирателя (Überlegungen eines Wechselwählers)" , в которой я рассматривал положение дел в эру Шмидта как идеальное — две больших народных партии, которые очень во многом перекрывались в своих программах, не были совсем уж несовместимыми, вполне могли сменять друг друга, без того, чтобы тотчас же всё поставить вверх ногами; и по возможности вовсе никакой третьей партии, не говоря уже о четвёртой и пятой.

Вашим большим успехом здесь были "Заметки о Гитлере". В какой мере Вы использовали в этой книге свои взгляды из сороковых годов и насколько модифицировали их?

Я очень смягчил их в языковом отношении. Когда пару лет назад ещё раз перечитал главу о Гитлере в книге " Германия: Джекилл и Хайд ", то я был прямо-таки поражён тем, с какой ненавистью и ядом я писал тогда о Гитлере, в то время как теперь я рассматриваю его всё ещё как отрицательный персонаж, однако всё же с определённым уважением перед его энергией и исполнением обязательств. Сегодня я бы точно так же абсолютно отверг бы Гитлера и попытался бы помочь ему потерпеть поражение, как тогда, однако я делал бы это с меньшим вовлечением души, с меньшей настоящей ненавистью, чем была у меня тогда — вследствие дистанции времени и из мудрости возраста.

Обдумывали ли Вы возвращаться в Германию после 1945 года?

Нет, сначала не думал. В 1945 году я полагал, что буду натурализоваться в Англии, что я и сделал затем в 1948 году. Я думал, что стану англичанином, останусь англичанином и окончу там свою жизнь. Для этого было несколько причин. Во-первых, я действительно стал большим патриотом Англии и желал ей всех благ, больше, чем какой-либо иной стране. Во-вторых, я думал — ты же всё время писал как англичанин и пытался говорить с англичанами так, как если бы ты был одним из них, теперь и станешь одним из них. И в-третьих, я думал, что утратил расположение немцев, ведь я был в войне на другой стороне, немцы никогда больше не примут меня как одного из них.

Внутренняя политика Германии послевоенного времени имела очень мало общего с моими личными решениями. То, что я всё же в конце концов — сначала в 1953 году как корреспондент " Observer " и затем в 1961 году уже больше не в качестве такового, но в качестве квази-немца — вернулся назад, это сравнительно мало было связано с внутринемецкими отношениями.

Моей последней и окончательной размолвкой с " Observer " и тем самым и с Англией, поскольку другого фундамента у меня там не было, был второй берлинский кризис, ультиматум Хрущова и очень вялая позиция английского правительства, и ещё более вялая и поистине трусливая позиция, которую принял " Observer ". Я не желал принимать в этом участия. И именно из-за причин, связанных с Англией, не столько потому, что я был за единство немцев — хотя я и был занят этим некоторое время; я часто менял свои взгляды или по меньшей мере сильно их модифицировал.

Настоящей причиной было то, что я как англичанин чувствовал себя опозоренным, если англичане здесь в Берлине покорно пошли на уступки, это бесчестье, я не хочу разделять за это ответственность. Во многих отношениях я был " more English than the English[11] ". И ещё я не желал всей этой деколонизации, поборником которой был Давид Астор.

Как происходило Ваше медленное сближение с Федеративной Республикой?

Решение остаться здесь созревало медленно, приблизительно во время второго берлинского кризиса. С другой стороны я не видел также своего возвращения в " Observer ", поскольку существовало слишком много различий в мнениях об общей направленности. Это было уже странно. Во второй половине войны и в первые послевоенные годы я пытался влиять на английскую политику как всё ещё немец, и для этого притворился англичанином. Затем наступило время, когда я здесь в своей собственной стране писал как англичанин для английской газеты и с английской точки зрения. Это играло роль снова и снова до сих пор…

Лишь в 1972 году я натурализовался здесь обратно в германское гражданство, однако сохранил британское гражданство. Между тем у меня больше нет ощущения, что я имею право чувствовать себя англичанином или быть может вовсе туда вернуться. Кроме того, моя нынешняя жена не желает принимать в этом участия.

В Германии я затем в шестидесятые годы весьма резко освещал в " Stern " германскую внутреннюю политику как Всё-Ещё-Англичанин.

И хотя я не стыжусь своей жизни — почти что наоборот, за многое я частным образом немножко горжусь — у меня нет никакого желания описывать это и бросать это любому на съедение. Против меня можно очень легко полемизировать. Я всегда писал лишь то, что я в тот момент считал правильным.