Александр Филюшкин - Первое противостояние России и Европы Ливонская война Ивана Грозного

В Центрально-Восточной Европе развивалась огромная славянская сверхдержава от Одера до Урала и от Балтики до Черного моря, по масштабам и мощи способная противостоять гегемонии Габсбургов в Европе. Важно подчеркнуть, что этот объединительный неимперский проект был альтернативой начавшей формироваться в эти же годы российской имперской модели объединения народов Восточной Европы. То есть история региона могла пойти по иному пути, но этого не произошло: Польша в XVII–XVIII веках не удержала свое лидерство, не состоялась как объединительный центр для Восточной Европы. Россия же, постояв на пороге гибели в начале XVII столетия, пережив «бунташный век», постепенно набрала обороты исторического развития, и после эпохи первых Романовых и реформ Петра Великого ее уже никто не мог остановить.

Московская война (1578–1582) вообще была первой войной в истории объединенного государства «обоих народов» Речи Посполитой (не считая подавления Гданьского восстания в 1577 году, которое все-таки было в основном внутрипольским конфликтом). До этого Польша мало помогала своему восточному собрату по унии, Великому княжеству Литовскому, так как считала, что польская армия должна действовать в границах Короны, а за ее пределами должны воевать добровольцы и наемники. Теперь же польский контингент стал главной частью объединенной армии, что резко повысило ее боеспособность.

Победы Батория сделали Речь Посполитую незаурядным политическим игроком, стремившимся к доминированию в регионе. Если в ХV–ХVI веках ее интересы были сосредоточены в большей степени в Центральной и Юго-Восточной Европе, где она конкурировала со Священной Римской империей, то во второй половине ХVI века вектор внешнеполитической экспансии Польши, а затем и Речи Посполитой смещается в сторону Северной и Восточной Европы.

Благодаря полководческим талантам Стефана Батория Речь Посполитая добилась реванша за поражения в порубежных войнах конца ХV — первой трети ХVI века. За чередой потерь — Вязьма, Северщина, Чернигов, Смоленск, Полоцк — наконец-то пришли победы. И пусть это не был захват крупных русских городов, но возвращение Полоцка, большого городского центра Великого княжества Литовского, кавалерийские рейды до Волги и занятие небольших русских крепостей, вроде Великих Лук и Старой Русы, тоже впечатляли и кружили голову. Польша почувствовала себя не просто спасительницей литовцев (и, кстати, так ощущает себя до сих пор), но и щитом Европы от «варваров-московитов», о чем широко вещала польская пропаганда второй половины ХVI века. Эти идеи сыграли свою роль в складывании польского национального мифа.

Пьянящее чувство победы над русскими, подзабытое в Польше и Литве к середине ХVI века и реанимированное «Московской войной», дало толчок умонастроениям, приведшим в начале ХVII века прежде всего к поддержке польскими и литовскими шляхтичами и магнатами самозванцев-лжедмитриев, раздуванию гражданской войны в соседней России, а затем — и к прямой военной интервенции и попытке подчинения страны.

В этом смысле победа над Россией сыграла с Польшей дурную шутку: она слишком уверилась в своих силах, в своем превосходстве над восточным соседом. Она стала жертвой сформировавшегося «комплекса полноценности». Ведь в польских политических кругах в результате успехов Стефана Батория всерьез обсуждались вопросы о присоединении России, ее полном покорении. Когда шляхтичи во время Смуты входили в Московский Кремль, казалось, что сама история на стороне Речи Посполитой! Но фортуна — дама капризная, часто лукаво манит народы победами, чтобы потом обмакнуть их в горчайшие поражения. Это было с Россией в годы балтийских войн. Это чуть позже случится и с Польшей. Вслед за военными триумфами конца ХVI — начала ХVII века пришла череда поражений (шведский «Потоп», российско-польская война 1654–1667 годов и потеря Украины), приведших к постепенному закату Речи Посполитой.

В территориальном отношении Польская корона приобрела в Прибалтике больше всех других участников конфликтов конца ХVI века. Правители Курляндии стали вассалами польских королей, Летляндия, значительная часть Эстляндии (исключая Северную Эстляндию), а также Рига оказались под властью Речи Посполитой. Таким образом, можно говорить о польско-литовской инкорпорации прибалтийских земель. Польские политики умело реализовали план Сигизмунда II Августа и Альбрехта Бранденбургского по «принуждению Ливонии к присоединению». Английский историк Роберт Фрост совершенно справедливо назвал вторую половину ХVI века временем доминирования Польши над Балтикой. Правда, об этом вскоре было забыто — уже в первой половине ХVII века Польша была практически полностью вытеснена из региона Швецией, и наступило, продолжая мысль Роберта Фроста, «шведское столетие в Прибалтике», в ХVIII веке сменившееся «русским столетием».

Отношение России к балтийским войнам за двадцать пять лет существенно эволюционировало. В 1558 году конфликт начался с локальной карательной акции с целью «вразумить» Ливонию и заставить платить требуемую дань. Характер войны изменился после в значительной мере случайного (во всяком случае, не планировавшегося в Москве) захвата Нарвы. После этого Россия начала войну, направленную на аннексию Ливонии по принципу «докуда сможем дойти», по сценариям, опробованным в казанской (1551–1552) и второй астраханской (1556) кампаниях.

Начавшаяся в 1561 году русско-литовская война первоначально повторяла схемы предыдущих русско-литовских порубежных войн, но более всего была похожа на Смоленскую кампанию 1512–1522 годов. И там и там в начале войны был захвачен крупный центр Великого княжества Литовского (в 1514 году — Смоленск, в 1563 году — Полоцк), после чего последовало крупное поражение в полевом сражении (в 1514 году — в битве при Орше, в 1564 году — при Уле), и война перешла в фазу мелких пограничных стычек, которые через семь-восемь лет завершились перемирием по принципу «кто чем владеет».

Когда в 1558–1560 годах орден был разбит, Россия прочно закрепилась на линии Толчбор — Везенберг — Лаис — Оберпален — Феллин — Ринген, оставив в своем тылу Нарву, Дерпт и Нейгаузен как военные и административные центры. Дальше этой значительной части Восточной и Северо-Восточной Эстонии вплоть до 1577 года русские войска не пошли, хотя все возможности для этого были. С датчанами в 1562 году земли поделили к обоюдному удовлетворению, а вот шведские и польско-литовские войска на остальной территории Эстонии и Леттляндии не представляли собой такой уж неодолимой силы. Но нет — русские совершают набеги и походы, осаждают и жгут города и замки, сами подвергаются нападениям — однако граница «Русской Ливонии» 1560 года остается почти неизменной до грандиозного похода 1577 года. Эти наблюдения подтверждают наш вывод о рывкообразном стиле наступления России на территории, предназ­наченные к завоеванию, покорению. После их захвата обязательно следовала пауза, закрепление на приобретенных землях, и только потом — следующий рывок.