Владимир Снегирев - Смертоносный вирус «А». Кто «заразил» СССР Афганской войной

Позже я спрашивала: почему советские товарищи не помогли? Ведь и посол, и генералы обещали это. Никто не мог ответить.

Прямо какой-то злой рок повис над Афганистаном. Черная дыра… Королевский режим сменился республиканским, затем пришли местные коммунисты, опекаемые советскими, после них настал черед моджахедов, за ними были исламские фанатики — талибы, снова марионеточное правительство, только теперь контролируемое американцами. А кругом та же беспросветная нищета, средневековая отсталость, тьма…

Свержение и убийство Тараки не вызвали особых потрясений в афганском обществе. Жители страны, более или менее знакомые с кровавой историей Афганистана, словно свыклись с тем, что их правителей обязательно либо насильственно свергают, либо злодейски убивают. С начала ХХ века ни один из них добровольно не ушел в отставку.

В 1919 году был вероломно убит во время джелалабадской охоты у себя в шатре Хабибулла-хан. Его сын, эмир Аманулла-хан, признанный прогрессивным реформатором, друг турецкого президента Кемаль-паши (Ататюрка), был свергнут бандитом Бачаи Сакао, бежал из Афганистана и умер в Италии. В конце 60-х годов прах Амануллы по указу короля Захир-шаха с большими почестями перевезли и захоронили в Кабуле. Следующего монарха — Надир-хана — застрелил 8 сентября 1933 года студент-революционер. Его сын, Захир-шах, как мы уже писали ранее, был свергнут Мохаммадом Даудом. Он тихо закончил свое существование в Италии, имея статус политического эмигранта. Мохаммад Дауд по сложившейся мистической закономерности был убит офицером-халькистом. И вот теперь настал черед Тараки. Чему уж тут удивляться?

Скорее всего, миллионы афганцев (а это жители горных кишлаков) даже и не узнали о переменах декораций на кабульской сцене. Почти поголовная неграмотность, отсутствие электричества, бездорожье, бедность — все это обрекало их на жизнь, неотличимую от той, которая была сто, двести, триста лет назад. И вот ведь что удивительно: поскольку никакой другой жизни эти люди не видели, ни о какой другой жизни не слышали, то они вполне довольствовались и этим скудным существованием. Афганцы не выглядят несчастными. С потрясающим смирением они принимают эту полную невзгод жизнь и, более того, каждый день горячо благодарят Аллаха за ниспосланную благодать. Улыбки на их лицах можно увидеть куда чаще, чем гримасы страдания.

Может быть, это еще и от того, что здесь почти всегда светит солнце?

Но ведь и выстрелы гремят тоже почти всегда…

14 октября 1979 года Кабул вновь содрогнулся от грохота танковых пушек, дробных очередей крупнокалиберных пулеметов. Но это не ихваны вступили в город. На сей раз возмутителями спокойствия были офицеры 7-й пехотной дивизии, выступившие в поддержку Тараки. Конечно, они уже знали, что их кумира нет в живых. Что вооруженные силы надежно контролируются Амином. Что у них мало шансов получить поддержку других воинских частей. Это был, скорее, акт отчаяния, чем хорошо продуманная акция.

Ближе к вечеру несколько танков под командованием командира комендантской роты расстреляли из пушек штаб дивизии, после чего двинулись на Кабул. С какой целью они направляются к центру, чего хотят восставшие, этого толком сказать никто не мог. Но в советском посольстве встревожились. Взволнованный Горелов на совещании у посла сообщил, что восставшие таракисты могут разнести полгорода, и тогда советским тоже не поздоровится.

— Я уже распорядился поднять полк коммандос, — сказал он, — и нанести по мятежникам удар с воздуха.

— А по нашей информации эти танкисты идут с лозунгами «Да здравствует товарищ Тараки», «Да здравствует Советский Союз», — сказал ему Богданов. — Вы, что же, собираетесь расстрелять друзей Советского Союза? Мне кажется, мы не должны в это вмешиваться. Пусть сами разбираются.

Возможно, представитель КГБ втайне надеялся на то, что восставшие смогут каким-то образом пройти через город, овладеть Дворцом народов и уничтожить Амина. Шансов у них, конечно, было ничтожно мало, но вдруг… Ведь 27 апреля прошлого года Ватанджар тоже начал выступление против Дауда с несколькими танками, и получилось же… На всякий случай Богданов позвонил Крючкову и обозначил ему свою позицию. Тот возражать не стал.

Но Горелов все же поступил по-своему: и он сам, и другие военные советники отдали все необходимые приказы, а некоторые даже приняли непосредственное участие в боях по подавлению мятежа.

Телефон защищенной связи (т. н. «ВЧ») находился в комнате без окон, примыкающей к кабинету посла. Сквозь неплотно прикрытую дверь Пузанов слышал, о чем говорили по телефону с Москвой. Заместитель министра обороны Павловский звонил Устинову и докладывал ему одно. Через минуту начальник представительства КГБ Богданов звонил Крючкову и докладывал ему другое, иногда прямо противоположное. В эти дни скрытое противостояние наших ведомств в Кабуле достигло своей кульминации. А за кульминацией согласно всем законам драматургии всегда следует развязка.

Горелов был убежден в том, что вооруженное выступление таракистов против Амина — дело рук КГБ. Он был настолько уверен в этом, что когда на следующий день в приемной посла увидел вытирающего глаза сотрудника богдановского представительства, то не удержался от ехидного замечания: «Ну что, оплакиваете свою неудачу?» Сотрудник поднял на него удивленные глаза: «Вы о чем»? Может, ему просто соринка в глаз попала… К тому времени верные Амину воинские части с помощью наших советников уже полностью разгромили мятежников.

Чего нельзя сказать о ситуации на других участках того условного фронта, каким давно уже стал весь Афганистан. Воспользовавшись сменой власти в Кабуле и естественной для такого рода неразберихой, отряды вооруженной оппозиции значительно расширили зоны своего контроля над страной. В некоторых провинциях на юге и севере ДРА они удерживали до девяноста процентов территории, включая дороги, уездные центры. Да и провинциальные города находились лишь под относительным контролем Кабула: с наступлением сумерек здесь вовсю хозяйничали ихваны.

И без того слабые органы местной власти теперь подверглись новой чистке: из них удаляли не только остатки тайных парчамистов, но и всех, кто подозревался в симпатиях к Тараки. При этом Хафизулла Амин, выступая перед массами, много рассуждал о нарушениях законности, происходивших с ведома прежних руководителей, осуждал репрессии и террор в отношении невиновных людей. Чтобы навсегда смыть из истории эти позорные страницы, он даже переименовал службу безопасности, теперь она стала называться КАМ (на пушту название звучало так: «Ды каргяг амният моасесе», то есть «Организация рабочей контрразведки»). Однако со сменой вывески репрессии не прекратились, напротив, случаев беззакония стало еще больше.