Олег Чечин - Ради тебя, Ленинград! [Из летописи «Дороги жизни»]

Своих внуков угощала конфетами, а меня драла за уши, если я осмеливался попросить.

В детстве не было для меня никого хуже бабки Вероники. Я называл ее по имени самого страшного порога на Днепре — Волчье горло. Этот порог обходили по каналу и суда и рыба. Он перегораживал Днепр выше нашей деревни Вовниг — как раз у села Никольского, откуда родом бабка Вероника.

Много я натерпелся от нее обид. Особенно задевали ее слова, что из меня ничего путного не выйдет. Но зато как она переживала, когда впервые увидела меня на полуторке! Ведь шофер в деревне самый уважаемый человек.

Эх, бабка Вероника! Жаль, что к этому времени тебя разбил паралич и у тебя отнялся язык! Так я и не услышал от тебя ни одного доброго слова!

А на полуторке я все же ее покатал. Провез в кабине по всей деревне. У магазина остановился и купил ей самый большой пакет леденцов, которыми она меня обносила в детстве…

Теперь Днепр у фашистов. А бабка Вероника, должно быть, умерла. Кому досталась ее перина? Хорошо бы сейчас прилечь и закрыть глаза…

Почему кабина так закачалась? Словно кто-то хочет убаюкать меня в колыбели! Но откуда такой треск? Очнись, Вася! Это ветер ломает лед. Подо льдом прошла штормовая волна. Сиверко гонит на юг незамерзшую воду, по которой еще ходят корабли.

Лед на волне раскачивается, пока где-нибудь не расколется. А на расколине — трещина или торос. Это называется «подвижка льда».

Лед колется, словно пушка стреляет. Только не поймешь, с какой стороны. Лучше выйти из кабины. Но без лопаты не сделаешь ни шагу. А ее прижало к борту мешками с мукой. Волна сильно качнула их в кузове.

Мукой я загрузился в Кобоне, когда метель еще только подбиралась к Ладоге. Снег закружил внезапно и так густо, что стемнело средь бела дня. Пришлось зажечь фары. Но вскоре они стали не нужны. Колею замели сугробы. Колеса забуксовали, и машина остановилась совсем.

Но 1,5 тонны муки не бросишь посреди озера. Это дневной паек для нескольких тысяч ленинградцев…

Рядом с машиной вырос торос, словно крыша. Лед под снегом, должно быть, разломало. Надо пойти посмотреть.

Торос высотой с хату. Хорошо укрывает от метели. И машину можно наблюдать. Пережду здесь, пока не окончится подвижка льда.

В батальоне, наверно, поняли, что я кукую в сугробах. Там у них в лесу не так метет. А в батальонной землянке совсем хорошо. Как ловко Гриша Каменев устроил печь! Приспособил под нее двухсотлитровую железную бочку из-под бензина. А трубу специально сделал зигзагом. Дым, прежде чем выйти наружу, оставляет в землянке все тепло.

Гриша Каменев отличился и как плотник. Доски для нар обстругал ровно и гладко. На них положил еловые ветки. А сверху застелил мешковиной и одеялом. Только приляжешь на нары — и сразу заснешь… Но нельзя! Нельзя сейчас ложиться! Если уснешь, кто тебя отсюда разгребет?..

Каждый день в батальоне говорят о твоей работе. В «молниях» и боевых листках пишут, насколько больше нормы привез ты груза. На доске Почета вывешен твой портрет. А на Вагановском спуске Вася Сердюк нарисован во весь рост на фанерном щите. Плакат призывает других водителей равняться на него. Видела бы это бабка Вероника…

Бог с ней, с бабкой. Лучше вспоминать о своих товарищах. В каких только переделках они не бывали! Дорогой ценой дается каждый рейс.

Каюм Садахумов провалился задними колесами в трещину. Машина стала медленно оседать. Он скинул с себя полушубок, взобрался в кузов и стал сбрасывать мешки с мукой на лед. Каюм задыхался от непосильной работы. Но разогнулся, лишь когда выбросил последний мешок. А затем начал спасать машину.

Ему пришлось лечь в ледяную воду, выступившую из трещины. Каюм подложил под задний моет две доски и домкратами поднял полуторку из воды. Он совершил чудо: сам выехал из трещины на крепкий лед. В таких случаях обычно не обходятся без водолазных треног…

Николай Рогозин попал под обстрел. А вез он боеприпасы. Несколько снарядов разорвались рядом с кабиной. Рогозина тяжело ранило. Истекая кровью, он привел все же машину к берегу. А когда заглушил мотор, умер в кабине…

Павлуша Беляев погиб на трассе под новый, 1943 год. За его полуторкой долго гонялись «мессершмитты». Он несколько раз удачно уходил от пулеметных очередей. Чуть-чуть не дотянул до берега…

Павлуша был одним из лучших водителей-комсомольцев во всей бригаде. Мы с ним соревновались. Он, как и я, начал делать по три рейса. Пуля оборвала наш спор.

Я был на комсомольском собрании в его роте. Оно было недолгим. Ребята, которые выбирали Беляева членом комсомольского бюро, поклялись отрабатывать сообща его дневную норму…

Но хуже всего, конечно, тем, кто совсем не уходит со льда. Регулировщики на трассе — как на передовой. Нет им передышки ни днем, ни ночью. Нельзя допустить малейшей заминки в движении машин. Как только где-нибудь пробка — сразу обстрел или налет.

У трещины на 12-м километре — пост регулировщицы Тани. Я не доехал до нее, наверное, километров пять или шесть. Но в такую пургу от трассы не осталось и следа. Не разберешь, в какую сторону к ней путь.

До войны Таня закончила 9 классов в Ленинграде. И вот уже вторую зиму на Ладоге.

Незавидная служба у этих девчонок-регулировщиц. Хоть умирай, а с поста не уходи! Ежедневно мимо них проезжают тысячи машин, и за каждую они в ответе. Надо вовремя обнести козелками воронки от бомб. Расставить указатели объездов у трещин. Следить за усталостью льда. По нескольку раз в сутки переводить движение с нитки на нитку. Приказывать водителям брать на буксир застрявшие машины. Заправить и зажечь фонари. Расчищать трассу вместе с дорожниками от торосов и снежных заносов. А в погожий день некуда им спрятаться от вражеских пуль и бомб…

Однажды у поста Тани остановились две машины — перелить горючее. Неожиданно начался обстрел. А тут еще появились «мессершмитты».

Шофер одной из машин впервые попал на Ладогу. С непривычки он потерял голову и помчался, не обращая внимания на дорожные знаки и на сигналы, которые подавала ему Таня. А кругом полыньи и воронки, прикрытые тонким слоем льда.

Я ехал следом за этим шофером. Таня остановила меня и прыгнула на подножку.

— За рулем новичок! — крикнула она. — Останови его! Иначе он погибнет!

Надолго мне запомнится этот слалом среди воронок. Вдобавок еще нужно было уходить от взрывов. Я опасался не только за себя, но и за Таню. Она не захотела слезать с подножки.

Мы догнали перепуганного шофера у большой полыньи. Увидев нас, он затормозил. Передние колеса остановились в двух метрах от незамерзшей воды. Она дымила морозным паром.

После этой погони я стал притормаживать, когда видел Таню на посту. Она приветливо помахивала мне красным флажком. Перекинешься с ней парой слов — и дальше по маршруту. Задерживать регулировщицу долго нельзя.