Джон Гай - Две королевы

Особенно обидными были намеки Елизаветы на Босуэлла. Откуда она узнала, что тот, «кто ближе всех к Вам», уже обвинен в убийстве? Это было совсем не трудно. Сесил получил копии листовок, которые вывешивались на стенах домов Эдинбурга. Ему даже передали «слова» ночного странника, который каждую ночь призывал отомстить убийцам. Сесил переписывался с Ленноксом, который энергично восстанавливал отношения с ним. Киллигрю вернулся в Лондон без письма от Марии к Елизавете, однако он привез письмо Леннокса Сесилу с предложением о сотрудничестве, чтобы отомстить убийце своего сына. Внезапно появилась возможность переписать историю. Во время своего последнего разговора с английским дипломатом Дарнли отрекался от своих обязательств перед английской королевой. Теперь же Леннокс заверял Сесила, что его сын всегда был ее верным подданным, а также близким «знакомым» и добрым другом самого Сесила.

Мортон тоже смотрел в сторону Англии. Этот самый двуличный из шотландских лордов, который написал Сесилу подобострастное письмо, когда пересек границу для встречи со своими союзниками в замке Уиттингем, теперь искал защиты Сесила против преследований со стороны Леннокса. Он называл себя «Вашим верным другом» и повторил предложение «сделать все, что в моих силах, чтобы доставить Вам удовольствие».

В начале 1567 г. власть Марии была как никогда прочной, и ей почти удалось достичь окончательного политического примирения с Елизаветой на взаимоприемлемых условиях. Два месяца спустя она казалась более уязвимой, чем когда-либо. Лорды не ставили перед собой такой цели — это был побочный продукт их недальновидной жажды мести. Марии требовалось выследить убийц и призвать их к ответу.

Тем временем Сесил, не зная жалости, готовил обвинения против нее и ждал подходящего случая, чтобы нанести смертельный удар. «Боюсь, — писал Марии ее посол в Париже, — что это всего лишь начало, первый акт трагедии, и все идет от плохого к худшему, и только бесконечная милость Господа позволит этого избежать».

Прогноз посла был точен, однако никто и никогда не представил неопровержимых доказательств того, что Мария знала о готовящемся убийстве Дарнли [34] Два письма, которые, как утверждалось позже, были отправлены Марией из Глазго, рассматриваются в главе 25. . Все основывалось на предположении, что она уже изменяла мужу с Босуэллом. Ее репутацию уничтожило то обстоятельство, что она не отдала Босуэлла волкам, а решила бросить вызов всему миру и встать на сторону графа.

Несколько недель и месяцев после взрыва стали для Марии переломными в ее жизни. На карту была поставлена ее репутация. То, что случилось потом, навсегда погубило репутацию королевы — причем вполне заслуженно. Она не предпринимала серьезных усилий, чтобы наказать убийц Дарнли. Максимум, что можно было доказать, — что Мария хотела держать порочного и опасного Дарнли под домашним арестом в замке Крейгмиллар и что она поехала в Глазго, цитадель Ленноксов, чтобы забрать супруга. Однако причиной краха стали не ее поступки до убийства Дарнли, а шокирующие события, последовавшие за ним.

После взрыва Мария действительно осталась одна. Даже ее родственники, Гизы, не желали иметь с ней дело, и ее дядя договаривался с Мореем за ее спиной, чем вызвал гнев племянницы. Оживленная переписка с родственниками внезапно прекратилась. Мария чувствовала, что не может никому доверять. Вспоминая месяцы, прошедшие после болезни в Джедборо, она, вероятно, думала, что большинство ее лордов, если не все, знали о заговоре с целью убийства ее мужа.

Когда Киллигрю привез Марии осуждающее письмо от Елизаветы, Морей и лорды пригласили его на ужин и заверили, что предпримут все усилия, чтобы арестовать виновных. Мария сама обещала Киллигрю, что личность убийц будет раскрыта. Но как она могла выполнить свое обещание, когда те самые лорды, которые ужинали с Киллигрю, были главными заговорщиками? Они держались вместе и уже скрыли свидетельские показания женщин из домов поблизости от Воровского переулка.

Морей оказался самым дальновидным из всей компании: он предпочел добровольно отправиться в ссылку, пока шум не утихнет, что только усилило подозрения Марии. Она понимала, что убийство Дарнли — это не конец, а начало гибельной спирали, в которой неразрывно сплетутся жестокость и месть.

Босуэлл, заносчивый и прямолинейный, видел все в ином свете. У него была «своя мишень, и он в нее стрелял». Он планировал занять место Дарнли, в том числе в постели Марии. Это навлечет на него гнев лордов, недовольных его желанием возвыситься над ними. Его сделают козлом отпущения, взвалив на него вину за убийство Дарнли, но до этого драматического поворота событий оставалось еще несколько месяцев. А пока договор между Мортоном и Босуэллом (как заметил Дрери) строго соблюдался — достаточно долго, чтобы изолированная и растерянная Мария сама наделала ошибок.

Решающую роль тут сыграла психология Марии. Она выросла в роскоши и безмятежности двора Генриха II и никогда не чувствовала себя в полной безопасности после того, как покинула Францию. Раздоры между лордами никогда не прекращались и достигали таких масштабов, которые она просто не могла представить. Политика была клановой, основанной на организованной мести и родовой вражде. Конечно, Мария была помазанной королевой, но шотландская монархия не имела в своем распоряжении таких финансовых ресурсов и централизованных институтов, как французская.

Кроме того, в последнее время Марии пришлось перенести ряд тяжелых испытаний. Ее публично оскорбил Нокс, сравнивший ее с Нероном, худшим из римских тиранов, а когда она явилась к нему, потребовав объяснений, то была вынуждена отступить. Она обнаружила у себя под кроватью Шателяра, вооруженного мечом и кинжалом. Ее дядю Франсуа убили гугеноты. Ее личного секретаря грубо выволокли из ее покоев и убили в соседней комнате. Кер из Фодонсайда направлял на нее заряженный пистолет, а теперь, во время «порохового заговора», она оказалась буквально на волосок от смерти.

Мария видела связь между этими событиями. Ее беседы с Кастельно полутора годами раньше показали, что она рассматривала политику в идеологическом аспекте. Мария утверждала, что мятежные лорды стремятся свергнуть и убить ее, чтобы установить «республику». Она уже давно была убеждена, что начало этой тенденции было положено отстранением от власти ее матери, и ужасные события в Кирк-о-Филд подтвердили ее правоту.

Оправляясь после первого шока, вызванного убийством, она сама определила свою судьбу. В отчаянной — как считала Мария — ситуации она сделала рискованную политическую ставку. Она хотела, чтобы Босуэлл защитил ее, обуздав фракции лордов. Браконьер должен был стать лесником. Она сделала такой выбор — верный или неверный — потому, что видела в Босуэлле сторонника монархии и единственного человека, который мог спасти ее от повторения судьбы Дарнли.