Джон Гай - Две королевы

Королевский двор с радостью приветствовал Марию. Ее сводный брат, герцог Лонгвиль, который с волнением ожидал встречи в Сен-Жермене, нашел ее великолепной. Жак де Лорж, возглавлявший отправленные в 1545 г. в Шотландию подкрепления, которым заплатили фальшивыми монетами, в своем письме Марии де Гиз писал, что ее дочь «настолько очаровательна и умна, что всякий, кто ее видит, испытывает ни с чем не сравнимую радость и удовольствие». С нетерпением ждавшая новостей о дочери Мария де Гиз была польщена столь высокими отзывами.

9 декабря Генрих II вернулся в Сен-Жермен. К тому времени он уже пригласил художника, чтобы написать портреты всех детей. И в конце октября в Невере он узнал Марию по ее портрету и сразу обратился к ней по имени. Когда они наконец встретились, Генрих нашел ее манеры и внешность безупречными. «Она самый прелестный ребенок, какого мне довелось видеть», — радостно сообщал он Монморанси, коннетаблю Франции. С тех пор Мария была для него, как он постоянно повторял, «моей собственной дочерью».

«Выход в свет» Марии состоялся несколько дней спустя во время свадьбы ее дяди Франсуа и Анны д’Эсте, дочери Эркюля д’Эсте, герцога Феррарского. Это был великолепный праздник, на который были приглашены дипломаты со всей Европы. На торжественном приеме Генрих II произнес речь, в которой привлек внимание всех к «моей дочери, королеве Шотландии», и ее танцу с дофином.

Мария любила танцы и знала множество простых па. Когда они с дофином вышли на середину зала, все замерли, глядя на них. Это был первый серьезный экзамен Марии при французском дворе. Ей пришлось выйти вперед в жестком накрахмаленном платье, украшенном плетеным орнаментом и драгоценными камнями, и в тесных туфельках без каблуков выполнять сложные движения, которые она разучивала последние несколько недель, — сначала просто отсчитывала шаги в такт музыке, а потом практиковалась с дофином под строгим взглядом леди Флеминг. Такой куртуазный танец в обязательном порядке предшествовал обручению, поскольку демонстрировал всему двору, что «влюбленные» здоровы и пребывают в хорошей физической форме. По окончании танца партнеры любого возраста должны были обменяться нежным поцелуем.

Поскольку Мария приехала во Францию невестой дофина, Генрих радовался, что мальчик быстро привязался к ней. На Рождество 1548 г. дофину было почти пять лет, а Марии — шесть. Генрих убедил себя, что «с самого первого дня знакомства они с моим сыном ладят так же хорошо, как если бы давно знали друг друга».

Король выдавал желаемое за действительное. Дофин был смел и умен, но физически слаб. Даже в таком юном возрасте он выглядел неподходящей парой для Марии, поскольку она была необычайно высокой для своих лет, а он — слишком маленьким. Мария была жизнерадостной, разговорчивой и бурно жестикулировала, а Франциск был неуклюжим заикой. Подходящей парой они казались только благодаря усилиям Дианы де Пуатье. Несколько месяцев она напоминала леди д’Юмьер, чтобы та обучила дофина основам ухаживания. Леди д’Юмьер поняла намек, и Диана, сообщая о первом успехе ее воспитанника, настоятельно рекомендовала: «Если Вы хотите доставить удовольствие королю, продолжайте учить его этим милым маленьким уловкам».

Мария уловила эти сигналы и присоединилась к спектаклю. Она интуитивно поняла, насколько важно обращаться с Франциском так, чтобы угодить королю, ее новому «отцу», и что лучший способ взаимодействовать с ним — искать дружбы мальчика, одновременно используя условности куртуазной любви и притворяясь его «возлюбленной».

Это была магическая формула. И коннетабль, и венецианский посол отмечали ее изящные и скромные манеры. Дофин же, поощряемый леди д’Юмьер, увлекался охотой и военными забавами. Дядя Марии, Франсуа, подарил ему специально изготовленные детские доспехи, и мальчик в своем тщательно переписанном благодарственном письме называл себя «благородным рыцарем», который верен старинным обычаям и стремится «завоевать сердце прекрасной и целомудренной дамы, Вашей племянницы».

Вскоре после Рождества Антуанетта де Бурбон сообщила матери Марии о решении короля, что все его дети будут обучаться вместе. Это было явным отступлением от традиций, но Генрих хотел, чтобы дети «привыкли к обществу друг друга».

Отчасти это было его искренним желанием. Он хотел, чтобы Мария и Елизавета, его собственная старшая дочь, воспитывались как сестры, а дофин встречался с Марией в непринужденной обстановке и под надзором старших. Но были и тайные причины, например, тот факт, что шотландская свита Марии, по крайней мере ее мужская часть, постепенно превратилась в обузу. Шотландцев, несмотря на их высокий статус, не любили при дворе, где они служили в королевской гвардии, garde ecossaise . С точки зрения французского придворного этикета они были грубы и неотесанны. Теперь Генрих хотел отправить домой тех, кто прибыл с Марией из Шотландии.

Главной заботой воспитателей Марии был язык. До сих пор девочка говорила на шотландском и почти не знала французского. Это следовало исправить как можно быстрее. Немаловажным был и вопрос расходов, потому что мать маленькой Марии не платила жалованье свите дочери, и Генрих не хотел оплачивать отдельный штат прислуги для каждого королевского ребенка — более подходящим ему казался общий штат воспитателей и гувернеров. Согласно новым правилам все должны были говорить только на французском и соблюдать установленный протокол. Придворные штаты Марии и дофина объединялись. Его сестры вместе с прислугой делили роскошные апартаменты с Марией и ее компаньонками, и всем этим хозяйством заправляли д’Юмьер и его жена.

Мужская часть прислуги Марии, за немногими исключениями, была оттеснена на вторые роли, и даже в ее женской части произошли изменения. Поначалу четыре Марии повсюду сопровождали маленькую королеву, но, когда она немного освоилась и привыкла к новому окружению, их отправили в школу в доминиканском монастыре в Пуасси, где девочек обучали французскому, а в их отсутствие Марию обязали говорить только по-французски. Даже Синклер, ее старая нянька, оказалась под угрозой отправления на родину. Ее вернули только после вмешательства матери королевы Марии, но ее просьба столоваться отдельно от француженок осталась без ответа. Синклер устала от покровительственного отношения слуг остальных королевских детей, но, несмотря на неоднократные просьбы, ее вынудили жить и работать вместе с прислугой, которую Генрих нанял для собственных дочерей.

Леди Флеминг, в отличие от всех остальных, ничего не угрожало. Она свободно владела французским и хотя была замужем за шотландцем, но в ней было «все, чего только можно желать». Правда, и тут имелась скрытая цель. На первый взгляд все выглядело так, будто Мария не могла обойтись без своей гувернантки, которую сочли неподходящей для остальных королевских детей. Соответственно, Флеминг оставили руководить женской прислугой Марии, несмотря на возможные разногласия по поводу расходов с д’Юмьером и позже с д’Юрфе.