Джон Гай - Две королевы

Но Екатерину не стоило недооценивать. Она уже считала Марию угрозой и отказалась принять традиционный титул «вдовствующей королевы». Вместо этого Екатерина настояла, чтобы ее всю оставшуюся жизнь называли «королевой-матерью». Эта вроде бы незначительная разница позволяла ей оставаться активным, а не ушедшим на покой политиком. Екатерина понимала, что в отношениях с семьей Гизов следует соблюдать осторожность. Ее сын считал и герцога, и кардинала своими главными советниками и национальными героями. Она знала, что какое-то время будет обязана с ними сотрудничать, и терпеливо ждала возможности устранить их.

Влияния лишился не только коннетабль и его сыновья, но также почти вся семья Монморанси. Поскольку многие его родственники были гугенотами или, по крайней мере, поддерживали протестантов, их действия приобрели религиозную окраску. На посту главного распорядителя королевского двора его сменил герцог де Гиз, чья мечта об этой должности наконец исполнилась.

Диана де Пуатье, союзник Монморанси, пострадала не меньше коннетабля. Ей приказали вернуть все подаренные Генрихом II драгоценности и передали их Марии — вполне разумное решение, поскольку драгоценности были собственностью короны, а королевой теперь стала Мария. Но требование отдать Екатерине Шенонсо, любимый замок Дианы, в обмен на замок Шомон — довольно милый, но расположенный не слишком удобно — было оскорблением, и вскоре Диана вернула Шомон Екатерине и удалилась в замок Ане, один из немногих подарков Генриха II, которые ей разрешили сохранить. Былое влияние любовницы короля испарилось, и оставшиеся ей семь лет она прожила тихо и уединенно, не участвуя в политической жизни страны.

Почувствовав себя в безопасности, Гизы возродили свой «франко-британский» проект, несмотря на то что он был подорван Като-Камбрезийским договором. Они заявляли, что возрождают изначальную внешнюю политику Генриха II, но ожидания других игроков на политической сцене уже изменились. Филиппу II совсем не нравились их планы относительно Шотландии и Нормандии — он прекрасно понимал, что цель Гизов состоит в контроле Ла-Манша и выхода в Северное море. На берегу Ла-Манша в провинции Нормандия находилось больше всего портов с самыми глубокими судоходными гаванями. Гизы были самыми богатыми и влиятельными землевладельцами в регионе, и хотя они не собирались возобновлять открытую войну с Филиппом, но, как можно было догадаться, они намеревались превратить регион в свою военную и морскую базу.

Филипп дал ясно понять Гизам, что мир хрупок. Тем не менее они продолжили свою династическую игру, и напряжение усилилось. Если до заключения договора главными театрами военных и дипломатических действий в Европе были Италия, Франция и Германия, то теперь в центре внимания оказались Шотландия и Англия.

Высокомерие Гизов стало и причиной неудач. Не считая нужным соблюдать осторожность или скрывать свои намерения, они познакомили со своими целями самую широкую аудиторию. И в эпицентре событий находилась их племянница. В замках, куда удалялся на отдых двор, и во всех городах, которые посещал король, на воротах вывешивали герб Франциска и Марии, в который был включен герб Англии. Сэр Николас Трокмортон, посол Елизаветы во Франции, узнал о новой королевской печати, которую изготовили для Шотландии. Подтвердились самые худшие опасения. Франциска и Марию изобразили в «имперском» величии, а под ними была надпись: «Франциск и Мария, милостью Божией король и королева Франции, Шотландии, Англии и Ирландии».

После коронации Франциска династические претензии снова были выгравированы на золотых и серебряных тарелках и вырезаны на мебели — их пришлось заменить, поскольку теперь Мария стала королевой Франции. Последний удар был нанесен тогда, когда Трокмортона пригласили на обед и вынудили есть из серебряных тарелок, украшенных узурпированными символами.

С точки зрения семьи Гизов это были логичные шаги к объявлению претензий на английский престол, которые они считали законными, но их поведение в отношении Марии было достаточно циничным. Они обращались с ней как с марионеткой и самые важные решения принимали у нее за спиной. Что касается Франциска, они поощряли его стремление утвердить свою мужественность с помощью охоты. Ни одна важная инициатива не исходила от Марии или ее мужа, пока они были королем и королевой. В результате их правление, продлившееся меньше пятисот дней, превратилось в греческую трагедию, в которой главные события разыгрывались за сценой актерами или невидимыми силами, над которыми у короля и королевы почти или совсем не было власти.

Проблемы со здоровьем у Марии продолжались больше года. Судя по всему, ее болезнь и слабость даже усилились. Говорили, что в августе 1559 г. в Сен-Жермене ей становилось плохо после каждого приема пищи. Она упала в обморок в присутствии испанского посла, и ее пришлось приводить в чувство при помощи «aqua composita», или виски. В сентябре, когда двор переехал в Бар-ле-Дюк, ей впервые стало легче, но затем она вновь заболела. Мария лишилась чувств в часовне, и ее отвели в спальню, где она снова потеряла сознание. Сообщалось, что в следующем месяце она страдала от туберкулеза, а в ноябре, в Блуа, она выглядела очень бледной и «весь день не выходила из своей комнаты».

Причиной болезни был стресс, потому что сообщения о плохом здоровье Марии совпадают с ее жалобами на беспомощность в отношении событий, разворачивавшихся в Шотландии. Ее мать, Мария де Гиз, по-прежнему была единственным регентом, но еще до смерти Генриха II кардинал Лотарингский вмешивался во внутренние дела страны. В частности, он вынуждал свою сестру притеснять протестантов, которых считал политическими бунтовщиками. Впервые он заявил об этой политике в апреле 1558 г., когда состоялась свадьба Марии и Франциска. И его требования становились все громче и настойчивее.

Соединяя защиту католицизма с «франко-британской» стратегией, кардинал стремился подражать Марии Тюдор. Ее попытка создать общеевропейский династический союз с Филиппом II была тесно связана с преследованиями протестантов. Руководителем ее пресловутой кампании против ереси был папский легат и архиепископ Кентерберийский Реджинальд Поул, который обращался за советом к испанским доминиканцам. В результате этой политики многие из вождей протестантов бежали в Женеву и в другие швейцарские и немецкие города, оставив бедных и менее влиятельных реформаторов гореть на кострах.

Изгнанники продолжали обличать Марию и Поула и из безопасного убежища на континенте, используя для этой цели и церковную кафедру, и печатный станок. Но несмотря на эти неудачи, Гизы были воодушевлены результатами кампании, как они ее видели. Они желали, чтобы та же политика проводилась и в Шотландии. Кардинал даже выписал для своей сестры экземпляр инструкции, которой пользовались инквизиторы Поула; кроме того, он отправил к ней целую делегацию теологов из Сорбонны, искусных в искоренении ереси.