Сергей Брилёв - Забытые союзники во Второй мировой войне

— И всего в 90 милях от США.

— Крепко там сидят американцы?

— Очень крепко. И правительство, и даже мафия.

— Вот как? Что ж, по крайней мере, сейчас с Америкой из-за какой-то Кубы мы ссориться не будем. Давайте работать там с таким кубинским правительством, какое есть.

— То есть посла завтра приглашаем?

— Да. Что там, кстати, про этого Кончесо-Кончессо, вы говорили, сообщили наши товарищи-коммунисты? Что они, Лаврентий, говорят про то, как надо правильно писать его фамилию?

— Кубинцы пишут её через одну «с».

— Думаю, правы они. Не чекисты правы, а кубинцы, — одной фразой Сталин изящно помирил своих главных чекиста и дипломата. И продолжил: — Кстати, кажется, и «Правда» напечатала его фамилию через два «с»?

— Так и есть, товарищ Сталин, — молвил Молотов, которого в этот момент прошиб пот. Это ведь Протокольный отдел его министерства снабдил центральную советскую прессу, получается, неверным правописанием. И именно так, «Кончессо», кубинский посланник был назван и в заметках про его, Молотова, встречу с ним.

— Давайте наши газеты не позорить, и тогда так и оставим: с двумя «с». А то получится, что ты, Вячеслав, принял одного человека, а я — другого, — словно прочёл мысли Молотова вождь.

— Хорошо, товарищ Сталин, — согласился Берия, но всё-таки посмотрел на Молотова с превосходством. Ведь это, получается, не его НКВД, а молотовский НКИД СССР снабдил и «правдистов», и самого Сталина неверной информацией. Пустячок всего-то в одну букву, но — приятно.

— Дело, однако, товарищи, не в букве, — прервал Сталин приятные размышления Берия. — Дело, товарищи, как раз в газетах и в Коминтерне. Ведь получается, что если я приму завтра этого Кончесо-Кончессо, то назавтра в «Правде» сообщение о нашей встрече придётся печатать на одной полосе с заявлением о роспуске нашего Коммунистического Интернационала. Не будет с этим проблем? Что скажешь, Вячеслав?

— Товарищ Сталин, на Кубе товарища Литвинова принимал и президент Батиста, и руководитель местной компартии. Уверен, что кубинские товарищи, с которыми теперь опять есть постоянная связь, всё поймут.

— Надёжные товарищи эти кубинские коммунисты?

— Перед войной, как и все, пометались. Но сегодня — точно с нами.

— Это они нам ещё летом 1941-го прислали миллион сигарет?

— Да, но мы уже тогда, как и договаривались, называли это помощью профсоюзов. Товарищ Сталин, мы ведь пока продолжим эту линию: не слишком выпячивать наши связи с коммунистами Запада, чтобы не очень раздражать Черчилля и Рузвельта?

— Пока нам деваться некуда. Закончим войну — посмотрим. Лаврентий, ты этими товарищами уже занимаешься?

— Как договаривались, товарищ Сталин. Всё ценное, что есть в картотеке ИККИ, уже перенесено на Лубянку.

— Ларентий, но ты не увлекайся. На данном этапе нам важнее дойти до конца войны в хороших отношениях с США и Великобританией. Действуй аккуратно.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

— Так что мы знаем о позиции правительства Кубы? Почему оно решило установить отношения с нами, даже не дожидаясь исхода Сталинградской битвы? Что пишет нам наш посол Литвинов, товарищ Молотов?

— Товарищ Сталин, — слово опять взял Молотов. — Литвинов пишет, что приезд к нам Кончесо — результат его работы. А ещё что Кончесо, скорее всего, скоро будет повышен и из посла Кубы в США превратится в министра иностранных дел.

— Ну, товарищ Литвинов никогда не отличался лишней скромностью и, наверное, просто сам мечтает вернуться в наркомы. Как ты, Вячеслав. Отдашь ему своё место?

— Товарищ Сталин!

— Ладно-ладно. Про Литвинова мы действительно ещё поговорим отдельно.

— По твоей линии, Лаврентий, эта информация о грядущем повышении Кончесо подтверждается?

— Да, товарищ Сталин.

— Ну, тогда точно приму его. И всё-таки: в чём его главная задача? Если смотреть на признание Кубой Советского Союза глазами не Литвинова, а кубинского президента? Как его там?

— Батиста, товарищ Сталин.

— Да, Батиста. Что если смотреть на всё это его глазами. Зачем ему это нужно?

— Ну, зачем ему это нужно, он, наверное и сам до конца не понимает.

— Как это?

— Батисту к этому решению подвели наши товарищи-коммунисты.

— Этот, как его? Блас Рока, кажется, в ИККИ сидел?

— Не только он. У нас там, товарищ Сталин, три компартии организовано.

— Понятно. Но что всё-таки за человек этот Батиста?

— Из простых, бывший сержант, устроивший в начале 30-х переворот, а теперь избравшийся официально, — быстро выпалил Берия.

— Это у них у всех так?

— В Латинской Америке довольно обычная история, — уточнил Молотов.

— Хороши себе союзнички, — ухмыльнулся Сталин. — С такими не второй, а третий фронт открыть можно. Так что этот Батиста хочет? Лаврентий!

— Товарищ Сталин, с точки зрения дипломатии, отношения с нами Батиста явно считает второстепенными. — Берия был рад так «снизить градус» молотовского отчёта об успехах.

— А что же для него первостепенно? — пыхнул трубкой вождь.

— По понятным причинам, главное направление для него — США. Как я уже сказал, Батиста — вчерашний сержант-путчист. Законность его пребывания у власти всегда будет вызывать вопросы. И от Америки ему нужна «индульгенция».

— Смотри, Лаврентий! Похоже, слишком много шифровок из зарубежных резидентур читаешь. «Космополит»! «Индульгенция»! Так и сам безродным космополитом станешь.

— Исправлюсь, — выдохнул Берия, при этом отметив для себя, что к его слову «космополит» Сталин очень органично добавил определение «безродный». Надо будет запомнить! Полезное словосочетание!

— Ну, Лаврентий, что отвлёкся? Продолжай!

— Товарищ Сталин, учитывая удалённость Кубы от СССР, Батиста, устанавливая дипотношения с Советским Союзом, решает задачу не столько внешнюю, сколько внутреннюю.

— Какую?

— Позволь, я уточню, Коба?

— Давай, Вячеслав.

— Как мы уже знаем по опыту Мексики, власти тех стран Латинской Америки, где не было сильного левого движения, с установлением отношений с нами не торопятся. Но там, где такое движение есть, — спешат.

— Что это за страны?

— Мексику я уже упомянул. Еще — Куба и Уругвай.

— То есть мы принимаем в эти недели послов из стран, где у наших товарищей есть перспективы?

— Товарищ Сталин, я не знаю, что вам говорил посол Мексики, которого к вам приводил товарищ Молотов, но вообще-то у мексиканцев есть такая поговорка: «Мексика слишком далеко от Бога и слишком близко к США».

— Лаврентий, кто из нас бывший семинарист? Ты давай не про Бога, а про дело.

— Латинская Америка действительно слишком близко находится от США и слишком далеко от нас, — вступил в разговор Молотов.

— То есть мы Боги что ли? — ухмыльнулся Сталин. А Берия подхватил: