Фернандо Санчес Ривас - Вооруженные силы Чили: пример империалистического проникновения

Допрос они начали с того, что спросили меня, о чем говорил Патрисио, когда был без сознания. Я ответил им, что он ничего не говорил. Меня обвинили во лжи и заставили раздеться. Ко мне присоединили провод с зажимом на конце, соединенный с ящичком черного цвета, очень похожим на полевой телефон; ящик имел рукоятку и был соединен проводом с розеткой на стене. Меня заставили продеть ноги Патрисио в зажим и застегнуть его, затем несколько раз повернули рукоятку, и Патрисио, связанный по рукам и ногам, подпрыгнул, дико закричав. Это повторялось несколько раз.

Затем нас поменяли местами, и теперь уже я получал электрические удары, удары короткие, но вызывавшие страшный жар во всем теле и не дававшие дышать. Все мне казалось красным, а тело было безвольным. Очнулся я уже в камере, на полу. Я попытался двигать пальцами, руками и не мог; они двигались, но я их не чувствовал. Левые руку и ногу я ощущал с правой стороны. Патрисио подошел ко мне, обнял и попросил простить его за то, что он подумал, что я уже умер. Он был в состоянии, близком к истерике. Я объяснил ему, что ни он, ни я нисколько не виноваты в том, что один пытал другого, все это было частью пыток, которым подвергали нас палачи.

Когда нас перевели, Патрисио тоже оказался в тюрьме. Здесь его спустя три месяца разыскала жена; она рассказала, что все это время носила траур, поскольку ей сообщили о смерти мужа. Когда я покинул Чили, Патрисио еще оставался в тюрьме.

Меня зовут Роберто Мартинес, мне 19 лет, я учился в лицее в Вилья Алемана в провинции Вальпараисо. 11 сентября я был у моих друзей, когда они ворвались в дом и увезли всех нас на военно-воздушную базу в «Эль Бельото». Это произошло примерно в 16 часов 30 минут пополудни.

По прибытии нас встретили ударами прикладов и кулаков, зарегистрировали и поместили за посадочной полосой. Затем на голову каждого из нас надели мешок, побросали в машину, отвезли куда-то, толчками согнали с машины и загнали в комнату, поставив на колени с поднятыми руками. Нас били ногами и кулаками ниже живота, в то время как «следователи» повторяли только один вопрос: «Где оружие?»

Ночью нас доставили, каждого в отдельности, в какое-то учреждение, где я увидел одного из руководителей коммунистов в Вилья Алемана — Сади Жуй, а также руководителя социалистов по фамилии Гойкович. Ночью же нас опять отвезли на край летного поля. На базе «Эль Бельото» нас, арестованных, было уже около 200.

В полдень 12 сентября нас доставили к капитану флота по фамилии Вильялобос, который обратился к нам с одиозной антикоммунистической речью, а затем нас, задержанных вместе 11 сентября, выпустили на свободу. Арестованными остались один испанский юноша 16 лет, которого освободили позднее, и один боливиец, которого мы больше никогда не видели.

17 сентября меня арестовали второй раз. Мой отец поехал со мной в Вальпараисо, чтобы вызволить моего брата, арестованного без всяких обвинений и содержавшегося на судне «Майпу» с 11 по 16 сентября. Уже втроем мы шли по улице Лас Эрас и остановились прикурить сигареты. Из ближайшего полицейского участка вышел карабинер, и нас без всяких объяснений задержали.

Позднее я понял, что, возможно, нас арестовали потому, что я был одет в свитер со стоячим воротником и синюю куртку, все это издали походило на форму моряка. В пятницу 15 сентября, ночью, в самом центре Вальпараисо вспыхнула частая стрельба, говорили, что левые напали на казармы карабинеров и военно-морскую школу. Я никогда так и не узнал правды, но карабинеры утверждали, что были левые, которые одевались под моряков. С меня содрали одежду, сбили с ног и кричали, что сейчас же расстреляют за то, что я одеваюсь как моряк. Они были в истерике, видимо из-за перестрелки 15 сентября.

На машине карабинеры отвезли нас в 6-й комиссариат, где бросили в коридор. По нашим телам прошелся карабинер, специально стараясь наступить на голову, а пяткой на лицо. В комиссариате нас поставили на ноги, а руки приказали держать на затылке. Любой карабинер оскорблял нас и бил без всякой причины. В 4 или 5 часов пополудни нас выпустили на свободу.

На следующий день уже в Вилья Алемана я пошел в аптеку купить лекарства, когда из помещения итальянского клуба на проспекте Вальпараисо неожиданно выбежал карабинер с криком: «Вы!» и повел меня, уже арестованного, в здание. Так я узнал, что помещение клуба очищено карабинерами и они там расположились сами.

Меня стали допрашивать, и было ясно, что они многое путают. Без каких-либо объяснений мне сказали, что я свободен, но по вторникам, четвергам и субботам должен приходить к ним отмечаться.

Несколько позднее возобновились занятия, и я посещал их, как обычно. Ректор лицея, который раньше говорил, что он является активистом Радикальной партии, поспешил передать себя в распоряжение военных в первый же день переворота и теперь выдал многих преподавателей и учащихся из левых, поскольку мы были сторонниками законного правительства.

Думаю, что это он на меня донес. 17 октября около 11 часов утра трое военных одетых в гражданское, забрали меня прямо из класса и отвезли в кирасирский полк, расквартированный в Винья-дель-Мар, и отдали в распоряжение полковника Подеста.

Как только привезли, то сразу же изолировали. Меня зарегистрировали и поместили в камеру. В 4 часа пополудни пришел капрал, обмотал мне голову моей безрукавкой и повел на допрос к следователю.

Меня спросили, как зовут, и сразу же стали бить кулаками по лицу и по ребрам, а ногами пониже живота. Спрашивали о каких-то моих связях с армией. Только здесь я узнал, что меня обвиняют в действиях против вооруженных сил и незаконном хранении пистолета. По всей видимости, оба обвинения были сфабрикованы.

Я понял как там, на допросе, так и позднее, что донос исходил от ректора лицея и Карлоса Алонхи, который раньше состоял в «Революционной радикальной молодежи» и при поддержке сторонников Народного единства был избран в 1971 году председателем центра учащихся лицея; тогда мы и познакомились. К моменту переворота Алонхи служил в армии. Он всегда стремился показать себя сверхреволюционером, а теперь носил форму младшего лейтенанта и превратился в неумолимого преследователя левых студентов.

Среди палачей из кирасирского полка помню капитана Лойолу, но худшими из всех были лейтенант Паредес и сержант Сальгадо.

В 10 часов ночи меня отправили в карцер. Там уже находился арестованный солдат по фамилии Арос; позднее я узнал, что он участвовал в аресте многих людей. Возможно, он выполнял обязанности провокатора. Примерно в 2 часа утра открылась дверь карцера, меня осветили фонарями, спросили, не «освежил ли я память», и потом держали меня весь день на ногах, без пищи, постоянно избивая в живот и лицо.