Джеральд Хокинс - Разгадка тайны Стоунхенджа

Что касается лунного затмения, то оно тоже произошло точно по расписанию 25 июня, в 2 часа ночи, — за завесой тумана, хотя и не совсем непрозрачного.

После всех этих треволнений, связанных с попыткой присутствовать при событиях дня летнего солнцестояния, я еще раз побывал в Стоунхендже и постоял возле древних камней, погрузившись в размышления. Многое из того, что я думал, до меня на протяжении веков уже думали другие, и они записывали свои мысли.

Для «совершенного джентльмена Возрождения» сэра Филипа Сиднея Стоунхендж был абсолютной и непонятной тайной:

Другого елизаветинского поэта, Сэмюэла Дэниэла, Стоунхендж привел в гораздо более философское настроение. В его дидактической поэме «Музофил» главный герой обращается к своему другу Филокосму со следующей убедительной речью:

Поэту-лауреату XVIII века, любителю старины Томасу Уортону Стоунхендж представлялся многогранной загадкой. Он посвятил ему следующий сонет:

Еще для одного писателя XVIII века, несравненного естествоиспытателя Гилберта Уайта, Стоунхендж был интересен только как обиталище птиц:

«Галки избрали для своих гнезд еще одно, казалось бы, совсем не подходящее место, а именно Стоунхендж. Они устраиваются в щелях между вертикальными опорами и сводами этого поразительного творения древности; отсюда явственно следует, сколь высоки эти каменные столпы, если их высота оказывается достаточной, чтобы уберечь птичьи гнезда от разорения, хотя там постоянно бродят мальчики пастушки».

Вордсворт, разумеется, нашел что сказать о нем в своей «Прелюдии». Как и большинство поэтов, он был зачарован преданиями о таинственных и кровавых друидах:

Сэра Вальтера Скотта, который всегда любил осматривать древности, эти камни навели на мысль «о призрачных образах допотопных гигантов».

Томас Харди увидел в загадочном храме-гробнице символ рока — тайну, любовь, искупление, смерть. Тэсс д’Эрбервилль убила своего соблазнителя и бежит с Энджелом Клэром. Глухая, темная ночь. Они приближаются к странному, «чудовищному месту».

«— Это Стоунхендж! — сказал Клэр.

— Языческий храм?

— Да. Более древний, чем столетия, более древний, чем род д’Эрбервиллей…»

Изнемогая от усталости, Тэсс «легла на продолговатую плиту» — на Алтарный камень.

«— Они приносили здесь жертвы богу?

— Нет.

— А кому же?

— Кажется, Солнцу…»

Тэсс засыпает, а тем временем начинает светать.

«На огромных руинах лежала та печать скрытности, безмолвия и нерешительности, которая предшествует заре. Восточные колонны и их архитравы вырисовывались на фоне светлеющего неба черными силуэтами — и гигантский, похожий на язык пламени камень Солнца за ними, и жертвенник между ними».

Преследователи настигают их. Тэсс просыпается.

«— Я готова».

Отнюдь не всем писателям он представлялся таким жутким. Логан Пирсол Смит чувствовал себя в Стоунхендже вполне свободно — пожалуй, даже слишком свободно:

«И горизонт моего сознания навеки замкнут этим Стоунхенджем, этим кольцом из пожилых осуждающих лиц — лиц дядюшек, школьных наставников, университетских профессоров, которые сурово взирали на меня в детстве и в юности.

Центр кольца залит ярким солнцем, и я резвлюсь там, прыгаю, пляшу, но стоит мне поднять глаза, и я вижу, что не сумел их провести. Ибо ничто не способно смягчить их, ничто никогда не вызовет одобрения на этом кольце из унылых, старых, презрительных лиц».

На поэта Зигфрида Сассуна, писавшего в годы первой мировой войны и после нее, наибольшее впечатление произвели могильники — «курганы мертвецов, во тьме столетий скрытых»:

И еще я вспоминал, как другие рисовали себе назначение и историю Стоунхенджа, и сколько вокруг него сплеталось теорий — многие из них были гораздо древнее, чем рассказ Джоффри Монмутского о том, как Мерлин «с радостью» перенес его из Ирландии.

Стоунхендж: памятник предательски убитым воинам… дворец северных владык… капище древних богов? Буддийское святилище… друидический алтарь… круг для поединков… замок королевы? Место, где встречались летающие блюдца? Сигнал с земли небесам? Кладбище… суд… больница… рынок… скотный двор? Ратуша… школа… колледж… собор? Хранилище неведомых тайн погибшей Атлантиды? Храм… место поклонения змеям или духам… вход в царство мертвых? Памятник жизни в мире живых? Обсерватория?

Очень многим из этого он не был, но многим был. Чем же именно?

Много веков назад он, несомненно, был для людей очень важен и нужен, а потом водоворот жизни унесся прочь, и его назначение, функции и возможности были забыты, как и его мертвецы. И долгие столетия он пребывал в безмолвии, покинутый и таинственный [31] Но не ужасный. Стоунхендж может внушить благоговейный трепет, он мрачен, но даже в безлунные ночи в нем нет ничего пугающего; он непохож на Вавилон пророка Исайи, где домы наполнены филинами, где скачут косматые и воют шакалы. Тот, кто захотел бы определить дух Стоунхенджа, конечно, не назвал бы его грозным или страшным. Тут, скорее, подошел бы эпитет «задумчивый» или даже «дремлющий». . Величайший из европейских мегалитических памятников, превосходящий Озимандию Шелли и еще более безмолвный, казалось, до скончания века сохранит великие секреты былого.