Игорь Латышев - «Дух Ямато» в прошлом и настоящем

Очень злободневной в общественной жизни Японии сразу после революции 1868 г. стала проблема европеизации. Отношение к этой сложной проблеме с самого начала не было однозначным среди деятелей разной политической ориентации, к тому же оно претерпело значительные изменения с течением времени.

Крайние реакционеры, приверженцы феодального режима, были решительными противниками вестернизации. Либеральная буржуазно-помещичья оппозиция, находившаяся под влиянием идей французских просветителей XVIII в., буржуазного английского парламентаризма и в какой-то мере русских народников, на первых порах выступала активным сторонником возможно более полной перестройки жизни японского общества по западному образцу, но затем пересмотрела свои позиции. Правительственные бюрократические круги понимали процесс европеизации по-своему. Они непримиримо относились ко всяким либеральным, а тем более радикальным западным идеям. Европеизация, по их мнению, должна была иметь лишь утилитарное значение: ускорить промышленное развитие страны, модернизировать ее армию и флот, чтобы усилить обороноспособность Японии и обеспечить ее колониальные захваты. В то же время, добиваясь пересмотра неравноправных договоров с западными странами, правительство придерживалось курса на поверхностную вестернизацию, насаждение сверху европейских обычаев и порядков. Позиция правительства в этом вопросе не менялась до отмены неравноправных договоров в 1894–1895 гг. Отношение же населения претерпело значительные изменения.

В первые десять-пятнадцать лет после революции Мэйдзи японцы с большим и часто неразборчивым энтузиазмом стремились к переустройству своей страны по западному образцу. В»80-е годы XIX в. атмосфера заметно изменилась. Прежнее наивное восхищение Западом исчезло. Проводимая сверху европеизация стала встречать противодействие со стороны широкой общественности. Наплыв западных идей и институтов, новых моделей и норм поведения, мышления и мировосприятия стал угрожать существованию японских национальных ценностей и традиций. Это вызвало протест среди японцев, явившийся проявлением стремления защитить молодую нацию от угрозы духовного порабощения, отстоять традиционное культурное наследие. Эта первая волна мэйдзийского национализма по характеру была близка к национализму угнетенной нации.

Либеральная оппозиция, поддерживаемая демократическими кругами, разделяла буржуазно-демократические идеи Запада и стремилась к их распространению в Японии, но она также не хотела мириться с зависимым положением своей страны. Зави-сгмость от Запада в отношении интеллектуальных и культурных стандартов задевала национальную гордость японцев и угрожала их духовной целостности как нации.

Поворот к консерватизму в 80-е годы был связан с межгосударственными отношениями и не был ни всеохватывающим, ни безусловно реакционным. Отношение националистов этого периода к европеизации имело разнообразные оттенки в очень широком диапазоне: от смутного чувства ксенофобии и изоляционизма до требования наращивания военной силы и внешней экспансии. Всех их объединяли идея государственности Японии, противостоящей загранице, и чувство национальной гордости, желание, чтобы Япония заняла достойное место в мире. Но возможности достижения этих устремлений они искали на разных путях.

Одни призывали покончить с вестернизацией и обратиться к своему прошлому в поисках собственных национальных ценностей и традиций. Другие были сторонниками осмысленной европеизации, считая, что Японии следует отбирать лучшее и из восточной и из западной культуры. Умеренные националисты делали упор на необходимость продолжения социально-экономических преобразований и пытались примирить национализм с конституционализмом и интернационализмом [21, с. 148].

Споры, которые шли во второй половине 80-х годов о достоинствах и недостатках вестернизации и традиционализма, велись преимущественно представителями нового поколения, годы интеллектуального становления которого пришлись на переходный период между эпохами Токугава и Мэйдзи. Они постоянно ощущали внутренний разлад, оказавшись между Японией, которая олицетворяла прошлое, и Западом, который звал в будушее“ [22, с. 173].

Обе тенденции имели сильные и слабые стороны. Стремление сохранить самобытность было связано с борьбой за национальную независимость, оно вызывало повышенный интерес к прошлому народа и его культуре, способствовало развитию чувства национальной гордости. Но, доведенное до крайности, это стремление превращалось в тормоз прогресса и смыкалось с правым национализмом и шовинизмом. Широкое заимствование культуры капиталистических стран Запада было одной из причин быстрого развития всех областей культуры молодого капиталистического государства, но чрезмерное увлечение этим заимствованием в условиях зависимости от крупных держав означало отказ от национальных традиций и полное подчинение; иностранному влиянию.

Полемическое взаимодействие этих двух тенденций послужило толчком к развитию многих областей японской культуры, в том числе исторической науки, литературы, изобразительного» искусства, музыки.

Внимание к исторической науке стимулировалось различными факторами. С одной стороны, новое правительство, стремясь к укреплению абсолютизма и утверждению незыблемости прав японских императоров на верховную власть в стране, обратилось к историкам за научным обоснованием «законности» этой власти с привлечением древних источников. Уже в 1869 г. правительством был создан специальный отдел по сбору и систематизации исторических летописей и хроник. Вместе с тем с середины 70-х годов правительство стало придавать большое значение «историческому обоснованию» притязаний Японии на Корею и другие расположенные поблизости от Японии территории, а это вело к усилению пропаганды шовинизма и монархизма.

Однако необходимость признания мифической истории, изложенной в первых письменных памятниках — «Кодзики» и «Нихон сёки», как действительной истории, а также божественного происхождения императорской династии и расовой исключительности японского народа тормозила развитие исторической науки.

В литературе с традиционалистскими настроениями было связано новое возрождение интереса к японской классической литературе. Старые книги издавались одна за другой. Особенно большой ажиотаж возник вокруг нового открытия литературы годов Гэнроку (конца XVII — начала XVIII в.). Были воскрешены, снабжены комментариями и предложены вниманию широкой читательской публики проза Сайкаку, дзёрури Тикамацу и стихи Басё. В этом отношении концепция сохранения национальной самобытности была весьма плодотворной.