Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

— Тебя, Плотников, тебя. — Его подтолкнули в спину.

Бойцы расступились. Плотников подошел, вытянулся, коренастый, кривоногий, весь какой-то корявый, будто кряж.

— Красноармеец… значит… Плотников…

Послышались смешки.

— Тихо, товарищи, — предупредил я, не желая выставлять неловкость бойца напоказ. — Скажите, товарищ Плотников, где у танка находится моторная часть?

— Так где?.. — Плотников помедлил. — Известно… в нем, значит, внутри…

Кто-то фыркнул, кто-то тоненько захихикал. Я обвел бойцов строгим взглядом — поутихли. Хотел было спросить: «Внутри-то внутри, но в каком месте — впереди, сбоку или сзади?» — но не решился: ляпнет Плотников, что мотор у танка впереди, и потом надолго сделается для всех посмешищем. А его, недавно выброшенного из родной, теплой избы в чужой, незнакомый мир, неловкого, косноязычного, это может согнуть, сломать.

Я повернулся к Гуляеву.

— Рыбкин и Плотников из вашего отделения?

— Так точно.

— Думаю, сержант, с вашей «претензией» все ясно. Придется посидеть на тыловом пайке. Вот когда у вас красноармейцы Рыбкин и Плотников не по газетным статьям, а на практике научатся бросать гранаты и бутылки с горючей смесью хотя бы в макет танка, стрелять без промаха по движущейся мишени и незамеченными подползать к противнику на бросок гранаты, когда на отлично овладеют приемами штыкового боя, — вот тогда будет вам и передовая, и, соответственно, фронтовой паек.

— Да ведь, товарищ майор, фрицы чуть ли не на окраине Москвы, а мы тут… — Сержант сокрушенно махнул рукой.

Очень хорошо понимал я сержанта и разделял его тревогу, его желание быть там, где решается судьба столицы, но ответил так, как повелевал мне долг командира:

— Я знаю многих бойцов и командиров, товарищ Гуляев, которые сражаются под Москвой. Можете мне поверить — они не только отстоят Москву, но и разобьют врага. А уж мы будем добирать. Но бить надо уметь, враг перед нами многоопытный. Поэтому, хоть вы и занимаетесь усиленно, программу придется еще расширить. Готовьтесь к этому и не забывайте слова Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою». А теперь давайте-ка посмотрим ваши винтовки.

Подошли к козлам. Я осмотрел несколько винтовок — содержались они в образцовом порядке. Похвалил бойцов, разрешил роте продолжать занятия по распорядку дня. Когда мы с Фельдманом остались одни, он не спросил, как это обычно бывает, о впечатлении, какое на меня произвели его люди. Он сказал:

— Вы тут, товарищ майор, упомянули о практических занятиях по отражению танковой атаки. Мысль хорошая, но макетов у нас нет. Я вот что подумал: на заводе есть деревообрабатывающая мастерская. Попросили бы их сколотить нам из фанеры пяток макетов и поставить их на полозья. Всей же бригаде нужно. И пушкарям не вредно взглянуть на танк через прицел. А чертежи эскизов я беру на себя…

— Вы конструктор?

— Да, работал на военном заводе.

— Так ведь у вас же бронь?!

Фельдман как-то угловато передернул плечами: что, мол, об этом говорить.

— Доброволец? — спросил я. — Были в боях?

Он кивнул головой.

— Хорошо, товарищ капитан, макетами я займусь, готовьте эскизы.

Я направился к выходу. Уже в дверях спросил:

— Когда к вам прибыл красноармеец Плотников?

— Два дня назад, с последним пополнением.

— С ним надо заняться.

— Займемся, товарищ майор.

Шагая к штабу, я думал, что с хорошими людьми познакомился сегодня. И уже не находил в душе ощущения потери, стала меньше тоска по товарищам, которые остались под Москвой. Ничего, с такими людьми, как Белянкин, Фельдман, Богорад, мы сколотим такую бригаду, от встречи с которой фашистам небо покажется с овчинку.

…В последующие два-три дня я познакомился со всем личным составом бригады, с командирами батальонов капитанами Онищенко и Ануфриевым, с их начальниками штабов, комиссарами старшими политруками Слюсаренко и Емельяновым, с командиром 106-го артиллерийского дивизиона майором Баслыком, с командующим артиллерией бригады майором Дорошенко и другими командирами.

Все они горели желанием сразиться с врагом и отдавали все силы, чтобы в кратчайшие сроки завершить формирование бригады и обучение личного состава. Многого еще недоставало: валенки и полушубки только для командного состава и для часовых, автотранспорта некомплект, оружия тоже не хватает. Но зато радовали вести с фронта: немцы разбиты под Москвой, Красная Армия гонит их на запад, освобождены Калуга, Волоколамск, Можайск, Калинин.

Велика была сознательность бойцов, высок их боевой дух. Занимались по расширенной программе, с раннего утра до позднего вечера, прихватывали и ночные часы.

Особое внимание уделялось взаимодействию подразделений, стрельбе, борьбе с танками. Завод «Метиз» изготовил нам десять макетов танков, выкрашенных в серый цвет.

Как-то я приехал на полигон посмотреть на занятия 3-й роты 1-го батальона с применением макетов. Попросил командира роты посадить в окоп полного профиля бойца Плотникова. Тот спрыгнул в окоп.

Макет, установленный на полозья, длинной веревкой был привязан к автомашине, находившейся с противоположной стороны окопа. Взмах флажка — машина тронулась и пошла по глубокой колее, развивая приличную танковую скорость. «Танк» мчался на окоп. Вот он перед бруствером. Боец скрылся в окопе. Танк, чуть колупнув полозьями край окопа, перескочил через него. Не успел танк отойти и на пять метров, как в него полетела граната, а затем бутылка с водой. Граната и бутылка упали как раз на то место, где у настоящего танка должны быть жалюзи двигателя. «Наша взяла», — весело подумал я и крикнул:

— Красноармеец Плотников, ко мне!

Парень одним махом выскочил из окопа, подбежал ко мне, вытянулся по-уставному, козырнул, четко доложил:

— Красноармеец Плотников по вашему приказанию явился!

Куда только девалась его неуклюжесть!

— Молодец, товарищ Плотников! Отлично разделались с танком. Хвалю!

— Служу Советскому Союзу!

Целый день после этого у меня в душе теплилось ощущение маленькой победы.

И штаб, и политотдел в те дни работали, что называется, на пределе. Белянкин поспевал всюду. Участвовал в разборе стрельб, в тактических занятиях, в марш-бросках. Он умел живым словом подбодрить уставших бойцов, заставить их найти в себе новые силы. Михаил Васильевич не раз проводил беседы о единстве фронта и тыла. По его убеждению, боец должен знать, каких трудов стоит его содержание тем женщинам, подросткам и старикам, которые в тылу изготовляют оружие, шьют одежду, выращивают хлеб. У него было множество знакомых бойцов и младших командиров. В минуты отдыха он нередко просил их почитать, что пишут из дому, вел с ними задушевные беседы. И какие только темы не затрагивал в них Михаил Васильевич! Он говорил и о профессиях, и о смысле жизни, и о литературе, и о будущем, и об истории страны, и о науке, и о великих полководцах… Казалось, нет такого предмета, которого бы комиссар не знал. И в каждой беседе красной нитью проходила мысль о величии Родины, о великой освободительной миссии нашего воина, о необходимости быть мастером своего дела — стрелок ты, пулеметчик, минометчик или артиллерист. Многое знал Михаил Васильевич, но более всего душу человеческую.