Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

…Часы показывали два пополуночи. Я сидел в штабной землянке. Было душно, не работалось. Вышел. Теплый воздух повеял на меня запахом разнотравья. На юго-западе, в стороне немецких позиций, взлетали ракеты. Падая, они гасли, как метеориты. Зашел к Белянкину. Он тоже не спал. При тусклом свете коптилки, сооруженной из гильзы противотанкового патрона, читал какую-то книгу.

— Все учишься, Михаил Васильевич?

— Это никогда не поздно, Иван Никонович, — без улыбки ответил Белянкин.

Я взглянул на название книги — «Железный поток» Серафимовича.

— Вдохновляешься?

Михаил Васильевич, будто не услышав иронии в моем вопросе, сказал, задумчиво глядя на мигающее пламя коптилки:

— Да, брат, железные люди были. По всем законам здравого смысла лапки бы кверху должны были поднимать, а они побеждали…

— Нынче, Михаил Васильевич, железного человека надо еще в железный танк посадить, в железный самолет, дать ему в руки железный автомат, вот тогда он сила.

— А железный дух куда девал?

— И дух, конечно. Только это все в комплексе должно быть.

Я поделился своими мыслями о положении на южном участке фронта.

— Да, отступаем, досадно, — с горечью сказал Белянкин. — Видимо, не приспело еще время для больших наступлений. Еще маловато у нас техники, Иван Никонович, приходится рассредоточивать ее, вот и бьем не кулаком, а растопыренными пальцами. Да и оборону эшелонировать нечем, коли не достает огневых средств. Брось сейчас навстречу немцам под Воронеж пару боевых танковых армий — пух и перья полетели бы от арийцев… От ступать, конечно, неприятно, больно, да только иной раз отступать — еще не значит терпеть поражение. Конечно, теряем территорию. Зато сохраняем войска, боевую технику. Они еще ох как пригодятся…

Нельзя было не согласиться с Белянкиным. Давно уже я заметил: наш комиссар обладает отменным оперативно-тактическим мышлением. Помолчав, Белянкин сказал:

— Давай, начальник штаба, поспим. Завтра придется или нет — неизвестно.

Не пришлось. Рано утром противник обрушил шквальный артиллерийско-минометный огонь на нашего левого соседа, а потом на его позиции двинулось до трех десятков танков и несколько батальонов пехоты. Связь с соседом оборвалась. Вражеская тяжелая артиллерия принялась обрабатывать боевые порядки нашей бригады. К вечеру командир 4-го батальона, находящегося на правом фланге бригады, капитан Ануфриев сообщил, что на стыке с соседом танки и пехота противника прорвали фронт. Когда стемнело, полковника Юдкевича вызвал командующий 61-й армией генерал-лейтенант Попов и приказал: бригаде с рубежа Зубково, Будоговищи ударом в направлении на Болхов уничтожить прорвавшегося противника и восстановить положение.

Половину ночи Юдкевич, Белянкин, я, мой заместитель майор Бисярин и командующий артиллерией бригады майор Дорошенко просидели над картой за составлением и уточнением оперативного плана наступления и составлением приказа. Потом Белянкин ушел в подразделения, а мы, вызвав комбатов и командиров-артиллеристов, перед каждым поставили задачу, договорились о взаимодействии.

Наконец работа была закончена. Необходимые распоряжения отданы, все, кажется, учтено. Впрочем, по опыту боев на Хасане я знал: все учесть невозможно. Как бы ни были логичны и хитроумны твои планы, противник противопоставит им свои, которые ты не всегда можешь предусмотреть. В конце концов исход боя решают стойкость бойцов, их мужество, воинское мастерство, воля к победе. А штабные планы лишь помогают им проявить эти качества в наиболее выгодных условиях.

На улице давно рассвело. Мы позавтракали, и Юдкевич с Дорошенко перешли в соседний блиндаж, служивший командным пунктом. До начала артподготовки оставался час, можно бы и соснуть, тем более что бодрствовал я уже почти двое суток. Но сон не шел.

Как-то сложится этот бой, мой первый серьезный бой в этой войне? Кого из товарищей не досчитаюсь к исходу его? И останусь ли жив сам? Впрочем, мысли о смерти были мимолетными. Гораздо больше волновал исход предстоящего боя, который я в разных вариантах, давая различные вводные, проигрывал мысленно десятки раз.

Было около семи часов утра, когда я вышел из штабного блиндажа. Ярко светило солнце. Километрах в двух от нас, задернутые легким туманцем, просматривались вражеские позиции. Ближе, уходя далеко вправо и влево едва заметными полосками, угадывались наши траншеи. С тыла подходы к ним прорезали балки. Это было удобно — не понадобилось рыть ходы сообщения. Справа виднелась небольшая высота, слева маячили чудом уцелевшие избы деревушки Изюм.

Едва я успел все это окинуть взглядом, как где-то позади неподалеку тишину разорвал артиллерийский залп, тотчас его сдублировал другой, третий, и вот уже воздух ощутимо сотрясается от грохота… Передний край врага теперь обозначен сплошной черной стеной вздыбленной земли, в основании которой одна за другой возникают мгновенные оранжевые вспышки.

Целый час наша артиллерия била по первой полосе немецкой обороны, затем перенесла огонь в глубину. В восемь часов утра батальоны бригады поднялись в атаку. Тысячи людей — насколько хватало глаз, — рассыпавшись по слегка всхолмленной равнине, устремились на позиции противника. Впереди двигались десятка два танков. В рядах атакующих шли и артиллеристы с легкими сорокапятимиллиметровыми пушками. Они подавляли уцелевшие огневые точки врага.

Я спустился в блиндаж. Теперь моя задача — помогать командиру бригады руководить боем. Куда потребуется, вовремя подбросить боеприпасы, накрыть нужный участок огнем артиллерии, помочь подкреплениями из резерва.

Не прошло и пяти минут, как гитлеровцы пришли в себя после артиллерийского обстрела и открыли по атакующим огонь из пулеметов и минометов.

Я зашел на НП командира бригады и сразу услышал раскаты командирского голоса:

— Какой только дурак назвал вас богами войны?! Палите в белый свет как в копеечку!

Юдкевич говорил, прильнув к стереотрубе. Рядом стоял Дорошенко, на его лице рдели красные пятна. Слова комбрига относились, конечно, к нему. В блиндаже находились телефонисты, которые все слышали, и я понимал, какие чувства обуревали командующего артиллерией.

— Немедленно подавить огонь противника перед вторым батальоном! — обернувшись, крикнул комбриг.

— Товарищ полковник, прошу на меня не кричать, — негромко, но твердо проговорил Дорошенко.

— Что?! Выполняйте приказание!

Дорошенко подошел к телефонисту, велел вызвать «Тайфун». Через несколько минут опять забухали наши пушки.

— Что у Фельдмана? — спросил я.

— Продвигается, — не отрываясь от стереотрубы, ответил комбриг. — Онищенко и Ануфриев тоже. А Бардин застрял, головы, видите ли, не дают ему поднять…