Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

Вскоре из 3-го батальона сообщили, что при штурме деревни Изюм погиб комбат Онищенко. Оказавшись в окружении гитлеровцев, он отстреливался до последнего патрона, а последний оставил себе… Командовать батальоном стал комиссар Слюсаренко.

Вот как она дается, война. В первом же бою погиб командир батальона. Один из лучших комбатов.

День кончился, стемнело, а бой продолжался.

2-й батальон, заняв две траншеи противника на окраине деревни, дальше продвинуться не смог, потому что немцы вели убийственный огонь из подвалов.

Выручил старший политрук Слюсаренко. Неподалеку от деревни бойцы нашли чуть покореженный, но исправный фашистский грузовик. Слюсаренко знал, что командир минометного расчета сержант Кузнецов до войны был шофером. Попросил его завести машину — мотор работал. Тогда Слюсаренко посадил в кузов полроты бойцов во главе с командиром роты старшим лейтенантом Рубановым и приказал им гнать прямо в деревню. Расчет был построен на том, что в темноте немцы беспрепятственно пропустят свою машину.

Так оно и вышло. Добравшись на машине до деревни, бойцы заняли выгодную позицию, а утром ударили гитлеровцам в тыл. Оборона противника была смята, и вскоре деревня оказалась в наших руках. Затем при поддержке 1-го батальона положение на левом фланге было восстановлено.

Шел третий день непрерывного сражения. В центре и на левом фланге бригада удерживала занятые ранее позиции. Правда, досталось это дорогой ценой: 3-й батальон насчитывал лишь треть личного состава, 1-й и 2-й — примерно половину. На правом фланге немцы вчерашней атакой потеснили 4-й батальон и, продвинувшись на километр, заняли не только свои старые позиции, но и западные склоны господствующей высоты.

С утра, как и вчера и позавчера, началась бомбежка. Теперь вражеская авиация главный удар наносила по огневым позициям артиллерии. Потеряв за два дня сорок с лишним танков, гитлеровцы поняли: пока у нас достаточное количество пушек и снарядов, их танки не пройдут. Бомбардировка длилась целый час. Потом снова двинулись танки. По ним ударили наши пушки. И хотя огонь их стал менее интенсивным, вражеские машины и пехота, бежавшая следом, вынуждены были отойти. Затем опять налетели «лаптежники».

За три дня непрерывных бомбежек и артиллерийского обстрела местность вокруг изменилась до неузнаваемости. Какой-то лунный пейзаж простирался передо мною. Сплошные воронки, большие и малые, черная земля, нигде ни травинки, ни кустика. Там и тут остовы обгоревших немецких машин, танков, обломки разбитых орудий, повозок, вздувшиеся трупы лошадей…

Мне казалось, что сегодня противник уже не сможет нанести по бригаде удара такой силы, как в предыдущие два дня: потери наши были велики, но еще большие потери понесли гитлеровцы. Однако я ошибся. Видимо, немцы получили подкрепление, и во второй половине дня, после интенсивной бомбежки и артиллерийско-минометного обстрела, на нас двинулись до двух полков пехоты и танки. Концентрированные удары наносились сразу по обоим флангам. Замысел противника был ясен: прорваться на стыках, взять бригаду в кольцо, разгромить армейские резервы и главными силами выйти на оперативный простор. Особенно тревожил меня правый фланг, где немцы вчера, оттеснив 4-й батальон, сумели зацепиться за господствующую высоту.

Меня вызвал командир бригады. За эти два дня и внешность его, и манера поведения резко изменились. Передо мной был другой человек. Глаза его потускнели, ввалились, крепкое румяное лицо обрюзгло, налилось нездоровой желтизной. В движениях появилась болезненная вялость, голос звучал тихо и как-то безразлично.

Здесь же на КП находился Белянкин. На груди его висел немецкий автомат.

Я поздоровался с обоими и уже было раскрыл рот, чтобы попросить комбрига запретить Белянкину участвовать в боях в роли рядового, но Юдкевич опередил меня.

— Иван Никонович, немцы просочились на стыке с правым соседом. Прикрываясь высотой, они пытаются охватить нас с тыла. Четвертый батальон вынужден отходить. Отправляйтесь немедленно туда, надо сбросить противника с высоты, не допустить его продвижения в наш тыл и восстановить положение. — Он замолчал. Казалось, ему не хватало воздуха. Отдышавшись, продолжал: — Я еду в первый батальон, там тоже трудно…

— Я поеду с Мошляком, — сказал Белянкин.

Меня так и подмывало обрезать его: «Товарищ начальник политотдела, не подменяйте строевых командиров», но препираться сейчас было не время.

— Возьмите мой автомат, Иван Никонович, — сказал Юдкевич и взглядом указал на стену блиндажа, где на гвозде висел новенький ППШ.

Я поблагодарил, взял автомат, и мы с Белянкиным скорым шагом направились к штабному газику, что стоял в укрытии. Уже сидя в машине, которая, подпрыгивая на ухабах, мчала нас на правый фланг, я, склонившись к уху Белянкина, спросил:

— Скажите, товарищ начальник политотдела бригады в звании майора, бойцом какого батальона прикажете вас числить?

Белянкин внимательно взглянул на меня, в глазах его запрыгали веселые чертики.

— Что, боишься, как бы я два пайка не получил — за начальника политотдела и за рядового? Не беспокойся, не объем…

— Слушай, Михаил Васильевич, нельзя же так… Ты руководишь политработой в бригаде, под твоим началом…

— Ну, руковожу! — с внезапным раздражением перебил меня Белянкин. — Так что же, в то время когда бригада истекает кровью, когда такие же, как мы с тобой, коммунисты, только пониже званием, погибают в атаках, в борьбе с танками, когда молодые, необстрелянные бойцы, не поддержи их в нужный момент, могут дрогнуть, — так что же, в такое время, по-твоему, я должен сидеть в политотделе, организовывать выпуск боевых листков, митинговать? Не-ет, брат. Политработник должен личным примером воодушевлять бойцов, поднимать их боевой дух не только словом, но и делом. Вот так-то, товарищ начальник штаба бригады, которому…

Конца фразы я не расслышал — сзади и сбоку грохнуло два взрыва, по крыше газика забарабанили комья земли. Шофер свернул вправо, влево. Там, где мы были секунду назад, опять рвануло… Вражеские артиллеристы засекли нашу машину и попытались взять ее в вилку.

— Стоп! — скомандовал я шоферу. — Машину в укрытие!

Мы выскочили из газика и, пригибаясь, побежали вперед, а шофер тотчас развернулся и погнал к ближайшей лощине. Вокруг нас начали посвистывать пули. То тут, то там они взбивали фонтанчики земли.

Пробегая мимо большой воронки от авиабомбы, заметили в ней нескольких бойцов. Они стреляли из винтовок куда-то в сторону высоты. Увидев нас и узнав, вскочили, вытянулись.

— Почему вы здесь? Где командир? — строго спросил я.

— Отступаем, товарищ майор! — доложил молоденький сержант. — Немцы бьют с высоты.