Иван Мошляк - Вспомним мы пехоту...

— Гоша, давай переводчика!

Второй номер подал ему ручной пулемет.

— Почему «переводчик»? — поинтересовался я.

— А как же, товарищ лейтенант, переводчик и есть. Ведь ему придется разговаривать с самураями на понятном им языке.

Слова эти были встречены смехом.

— Он у тебя, значит, по-японски балакает?

— А это смотря с кем повстречается. По надобности может и немца вразумить…

И сейчас бойцы все еще перешучиваются насчет «переводчика».

Тут же снайперы Корнеев и Русских, неразлучные друзья. Оба успешно учились в снайперской школе, остались на сверхсрочную. Отличные стрелки, снайперская винтовка у каждого тщательно зачехлена — берегут ее и лелеют, будто любимую девушку. Оба — люди серьезные, основательные, спокойные. Оно и понятно: снайпер — ведь это не только верный глаз, но и крепкие нервы, и твердый характер.

Миновали улицы поселка, впереди открылись поля, за ними невысокие сопки, сплошь заросшие дубняком. Красивые здесь места. Дорога то взбегает на возвышенности — и тогда слева открывается вид на Тихий океан, — то спускается в низины, где раскинулись дубовые рощи. Ветви деревьев шуршат по брезентовому навесу и кажется, будто машина вошла в туннель, освещенный зеленоватым светом.

Мы приближались к океану, к пункту, где нам предстояло пересесть на рыбацкие моторные суда — кавасаки. Кружной путь морем к озеру Хасан диктовался необходимостью. Кратчайшая дорога к нему шла по открытой местности и просматривалась японцами на большом расстоянии, а сосредоточиться у границы батальон должен был скрытно.

Все отчетливее слышался шум прибоя. И вот за поворотом дороги в вечернем сумраке открылся безграничный океанский простор. В лицо пахнул солоноватый, пахнущий йодом ветер. Волны гулко бухали о скалистый берег. Граница воды и суши была обозначена белесой лентой прибойной пены.

Кавасаки поджидали нас в бухте. Мы быстро погрузились на них со всем снаряжением и отправились в путь. Ощутимо покачивало.

В начале ночи высадились на берег, построились в походные колонны и двинулись в сторону озера Хасан. Дорога была тяжелая. Она то забирала круто в гору, то обрывалась у края болота, которое приходилось преодолевать. Над колонной вились тучи мошкары, воздух звенел от нее. Мошкара набивалась в нос, рот, уши…

Слышу тихий голос Бабушкина:

— Ну, за эту дорожку мне японцы отдельно заплатят.

Приглушенный смех: не унывают ребята.

Позади остается еще несколько километров.

— Стой! — слышится негромкий голос комбата Разодеева.

Колонна останавливается. Предрассветную тишину нарушает лишь тяжелое дыхание бойцов. Мы — в районе сосредоточения.

Я хорошо знал окрестности озера Хасан: мне не однажды приходилось бывать здесь. Длинным овалом вытянулось оно вдоль границы. Вдалеке, за озером, в туманном мареве поднималась сопка Заозерная, поросшая низкорослым дубняком. По обратному склону сопки проходила граница. Правее виднелась сопка поменьше — Безымянная, она целиком находилась на нашей территории.

Было понятно, почему именно в этом районе японские генералы сосредоточивают свои войска. Обе сопки были выгодны им в тактическом отношении. С их вершин открывалась для обзора наша территория. Установи на гребне сопок пушки — и любая цель в многокилометровом секторе открыта для обстрела. Учитывали японцы и то, что подходы к сопкам для наших войск крайне затруднены и могут насквозь простреливаться пулеметами с японской стороны.

Для нас, с военной точки зрения, обе сопки также представляли большую ценность. С их вершин была видна железная дорога, по которой японцы подвозили к границе свои войска. В случае начала войны наша артиллерия имела возможность в течение считанных минут парализовать всякое движение по ней.

В нашей прессе того времени инцидент у озера Хасан объяснялся иногда тем, что самураи хотели прощупать нашу готовность. Конечно, и это входило в замыслы командования Квантунской армии. Но главная цель заключалась в другом. Ее диктовала военная необходимость. Готовясь к войне с нами, японские милитаристы понимали: чтобы развить успех, нападающая сторона должна обеспечить себе позиционное преимущество хотя бы на направлении главного удара. Таким направлением было владивостокское, проходившее через район озера Хасан. Владение сопками Заозерная и Безымянная при нанесении удара обеспечивало японским войскам необходимое преимущество.

Планом японского генерального штаба предусматривалось: в случае успеха операции по захвату и удержанию господствующих высот ввести в бой главные силы и начать массированное наступление в глубь советской территории. Для этой цели в районе озера Хасан японцы сосредоточили несколько пехотных соединений, три пулеметных батальона, бронепоезда, отдельные танковые, тяжелые артиллерийские и зенитные части и семьдесят самолетов. Всего вражеская ударная группировка насчитывала тридцать восемь тысяч человек. К сожалению, тогда мы еще этого не знали.

Наш 3-й батальон расположился у подножия невысокой сопки на поляне, поросшей полынью выше человеческого роста. Кто бывал на Дальнем Востоке, на Сахалине, знает: гигантизм травянистых растений там не исключение, а правило. Все же, не полагаясь целиком на высокую траву, мы приняли дополнительные меры к маскировке.

Четыре дня было тихо, жизнь батальона шла по обычному армейскому распорядку. Утром 29 июля к лагерю подкатила эмка, из нее выскочил младший лейтенант-пограничник, козырнул часовому:

— Вызовите командира!

Бросив недопитый стакан, навстречу пограничнику уже бежал комбат Разодеев.

— Товарищ старший лейтенант, вас немедленно просят в комендатуру, — отрапортовал пограничник.

Разодеев вскочил в машину, и она умчалась.

«Начинается», — подумал я. Не дожидаясь, какие вести привезет командир, приказал батальону приготовиться к выступлению. Вскоре вернулся Разодеев, бросил мне на ходу:

— Выступаем! — И рассыльному: — Ротных ко мне!

Пяти минут не потребовалось, чтобы построить батальон и покинуть лагерь.

— За мной, бегом! — скомандовал комбат.

Колонна перешла на бег. Направление — к правой оконечности озера. Значит, к Безымянной. Я догнал комбата:

— Что там, Коля?

— Японцы на Безымянной!

— А пограничники?

— Отбиваются… Бросили подкрепление… Но самураи жмут… Так что придется поработать…

«Поработаем», — подумал я, прислушиваясь к приглушенному травою и влажной землей дружному топоту за спиной.

Когда добрались до озера, перешли на шаг.

— Тихо… что-то, — тяжело дыша, сказал Разодеев. — Неужели…

Я понял его тревогу: неужели впереди нет наших, всех положили?

Из-за бугорка выехал всадник в зеленой фуражке, за ним еще несколько. Передний направил лошадь к нам. В петлицах два кубика — лейтенант. Улыбнулся, осадил коня: