Марк Курлански - Гавана. Столица парадоксов

Как и в остальных карибских районах, прямизна волос, толщина губ, оттенок цвета ногтей на ногах — все возможные физические признаки — пристально рассматривались при определении степени чистоты расы. Цвет ладоней или форму носа многие тоже считали заслуживающим доверия показателем.

В случае с Сесилией, красивой сиротой неизвестного происхождения, нам сообщают: «Все же от опытного глаза не могло ускользнуть, что ее алые губки окаймлены темной полоской, а цвет кожи у самых волос становился темнее, словно переходя в полутень» [24] Перевод Л. Покровской и П. Глазовой. .

Один из самых интересных примеров подобных наблюдений, которые и сегодня гаванцы делают в отношении друзей, соседей, работодателей и политиков, состоит в том, что лицо диктатора Батисты указывало знатокам расоведения на присутствие крови таино; а кровь таино когда-то считалась почти таким же проклятием, как африканская кровь. До того как Батиста пришел к власти, его исключили из нескольких клубов за то, что он таино, хоть и считалось, что их уже не существует. «Это видно по его лицу», — говорили тогда.

Сегодня, когда после отмены рабства на Кубе минули десятки лет, разговоры в Гаване изменились, но не сильно. Люди до сих пор шутят по поводу расовых признаков во внешности друг друга. El que no tiene de Congo tiene de Carabalí, — говорят в Гаване («Если в тебе нет крови конго, значит, есть карабали»). И тем и другим словом на Кубе называют африканские народы.

В середине XX века антрополог Фернандо Ортис заметил, что гаванские мужчины оценивают гаванских женщин точно так же, как они судят о гаванских сигарах. Табак, пишет он, «продукт бесконечных скрещиваний и смешений», бывает самых разных цветов. Нет двух одинаковых цветов, и у всех курильщиков есть свои любимые цвета: кларос, колорадо-кларос, колорадос, колорадо-мадурос [25] Названия разных видов табака в зависимости от их цвета. — Примеч. перев. и так далее, список получается длинный. «Цвет двух разных типов сигар, — пишет Ортис, — как и цвет женских волос, нельзя свести к светлому и темному». Ортис фиксировал на Кубе и расизм и сексизм (здесь его предпочитают называть мачисмо ), но также отмечал, что добродушные замечания о расе и поле считаются принятой нормой общения и беззлобными шутками.

Гаванцы до сих пор любят играть словами, обозначающими расовые различия. Друга часто называют негрито , и, хотя это же самое слово может быть употреблено в уничижительном смысле, его произносят и с юмором, без неприязни, даже с теплотой. В испанском языке добавление уменьшительно-ласкательного суффикса к бранному слову убирает негативный смысл и придает ему веселый, иронический оттенок. Другое дружеское обращение, правда немного старомодное, — это чино , буквально означающее «китаец», а на гаванском сленге — «человек смешанной крови». Так тоже называют друга, что-то вроде «приятель». Ходит много шуток про бланкито (белых мужчин). Нередко гаванцы изобретают собственное слово. Поэт Вирхилио Пиньера любил пошутить, что он — altísimo mulato blanconozo , что можно перевести как «светлый мулат, который белый, но не очень».

Если негрита и бланкито или негрито и бланкита решили пожениться, то их союз, который принято называть «бобы с рисом», как правило, не встречает противодействия. С каждым годом становится все больше людей смешанной крови. По современным оценкам, только 40 % гаванцев — чистокровные европейцы. Одни исследования показывают более высокий процент белых, другие — более низкий, но немногие берутся утверждать, что белые в большинстве.

Расизм, понятное дело, никуда не исчез и исторически во многих случаях дает экономическое преимущество тем, у кого кожа светлее. Например, поскольку так уж вышло, что большинство иммигрантов, присылающих близким на Кубу деньги и подарки, — белые, то их щедрость адресована белой родне, а чернокожих, получающих подарки из Майами, немного. И все же гаванское общество становится все более смешанным, и расовые различия обычно служат просто поводом для шуток.

Гавана была (а Хабана-Вьеха остается и по сей день) городом узких улиц — проложенных либо для удобства обороны, либо для большей тени — и тротуаров, настолько узких, что даже одному пешеходу трудно про ним пройти. Ричард Генри Дана-младший, знаменитый своим повествованием о плавании на торговом судне «Два года на палубе», заметил в 1859 году:

Дома построены так близко друг к другу, а улицы настолько узки, что они кажутся просветами между домами, а не настоящими дорогами. Не верится, что две повозки сумеют разъехаться, и все-таки им как-то это удается. Постоянно возникают заторы. Кое-где над целой улицей натягивают навес, от дома к дому, и мы ходим под длинным тентом.

Женщины в длинных юбках не могли ходить по тротуарам, улицы были грязные, движение опасное. «Настоящие леди», то есть белые женщины, не выходили из дому ни под каким предлогом. На улицах можно было увидеть только чернокожих женщин и мулаток (легко представить их обаяние), которые могли ходить куда угодно, выпивать, играть в азартные игры и даже, как утверждают некоторые, курить сигары. Кубинский писатель XX века Гильермо Кабрера Инфанте утверждал, что сигарные ленты [26] Бумажные колечки с названием производителя сигары, надеваемые на свернутую сигару. , которые изобрел в 1830 году немец-иммигрант Густав Бок, были придуманы, чтобы женщины, когда курят, не касались табачного листа.

Узкий тротуар в Старой Гаване. Из журнала Frank Leslie’s Popular Monthly, август 1878 г.

Белые женщины оставались дома и сидели у окна, словно красивые птицы в клетках. Высокие окна были расположены почти на уровне улицы и закрывались железными решетками. У них не было стекол (и сегодня их не ставят, чтобы ветер свободно проникал в комнату).

Эти окна всегда привлекали приезжих, и не только потому, что через них столь красивые и хорошо одетые женщины любезничали с поклонниками на глазах у всех, но и потому, что в жаркую ночь было хорошо видно целые семьи. Энтони Троллоп писал, что семьи «проводили вечер, сидя возле большого открытого окна у себя в гостиной, и, поскольку эти окна почти всегда выходили на улицу, все, кто шел мимо, могли разглядеть внутреннее убранство целиком». Дана-младший писал: «Окна сделаны вровень с землей, находятся заподлицо с улицей, как правило, не имеют стекол, и ничего, кроме решетки, не мешает прохожему зайти в комнаты».