Андрей Шарый - Балканы: окраины империй

Между культурой, в которой та или иная литература возникает, и тем, о чем эта литература рассказывает, существуют прочные связи. Есть мнение, согласно которому литература настолько национальна, что только изредка имеет шансы стать универсальной. Отсюда вывод, что умелый модернист Цанкар со своими «Видениями из сна» или плодовитый современный постмодернист Драго Янчар со своим «Безымянным деревом», сколько бы и на какие бы языки их ни переводили, навсегда останутся писателями, важными исключительно для словенцев, а в Швеции или Греции никто их читать все равно не будет. Это не значит, что Цанкар и Янчар — плохие писатели; это значит, что они исключительно национальные писатели.

Из этого ряда выбиваются знаменитости дигитальной эпохи, сблизившей высокую и массовую культуру. Философу Славою Жижеку принесла известность работа «Возвышенный объект идеологии». В качестве метода познания Жижек применил передовую для того времени (на дворе стоял конец 1980-х годов) методику исследований мультикультурализма, а мультикультурализм основан на этическом признании и уважении другого. Сложные вроде бы для восприятия работы Жижека, основателя довольно модной Люблянской школы философии, содержат массу эпатажных мыслей, которые, с одной стороны, работают на популярность их автора, а с другой — способствуют последовательной критике его идейной концепции со стороны многих ученых зануд. Один такой зануда прозвал Жижека Элвисом Пресли теории культуры, и этот остроумный человек близок к истине. Как и в случае с неандертальцами и их волшебной флейтой, на словенской почве сформулирован парадоксальный вопрос, на который нет однозначного ответа: возможно ли популяризовать серьезное знание, нивелируя его до уровня статей в журналах, которые вы листаете в парикмахерской?

Для одной Словении этих двух вопросов более чем достаточно, тем более что у маленьких стран собственный масштаб ощущения большого мира. Вот пример: красавица-модель Меланья Кнавс стала первой леди США Меланьей Трамп, и Словения по этой причине попала в заголовки международных новостей, что случается нечасто. Скажите, это достойный предмет для гордости нации, реальная тема пусть для мимолетного всесловенского торжества? В середине 1990-х первый президент Словении Милан Кучан в неформальной обстановке, под бокал вина, так ответил мне на вопрос, какую политическую задачу он считает для себя главной: «Независимость мы завоевали. Теперь нужно добиться, чтобы мою страну перестали путать со Словакией».

Самая знаменитая туристическая открытка Словении — панорама ледникового озера Блед с древним замком на скале над гладью воды и острошпильной церквушкой на крошечном острове. Здесь, в горном кольце с видами на Триглав, и самый, как говорят, длинный в Альпах хребет Караванке, человеку удалось не испортить созданное природой и почти никак не нарушить ее гармонию. Праздному времяпровождению на берегах Бледа придает осмысленность то обстоятельство, что вокруг озера проложена шестикилометровая дорожка, по которой можно прохаживаться, кататься на велосипеде или на скейте, а то и на запряженных вороным дрожках. Необременительный анабасис превращается в путешествие по разным историческим эпохам: замок на горе заложили в начале XI века по велению германского короля Генриха II Святого и его супруги Кунигунды, олимпийский центр гребного спорта устроили 30 или 40 лет назад, в пору самоуправляемого социализма, городской пляж реконструировали совсем недавно, а островной храм Успения Богоматери, до которого я перевозил свою любимую на весельной лодке, освятили в конце XVIII века.

Габсбурги превратили Блед из сонной деревни в популярный курорт, куда один за другим отправлялись члены императорской фамилии. В 1855 году здесь обосновался передовой швейцарский врач-натуралист Арнольд Рикили, лечивший мигрень и малокровие солнечными ваннами, купанием в холодной воде, а также продолжительными прогулками по горным тропам. По меркам времени методы «доктора Солнце» слыли экстравагантными, местные жители относились к чудаковатому Рикили, за полвека врачебной практики так и не выучившему их язык, с недоверием.

Бледская, извините, курортная жизнь, какой бы тишайшей она ни была, все равно вынужденно следовала за политическими переменами: в 1920-e годы габсбургских придворных сменила югославская знать, еще через четверть века здесь появилась коммунистическая номенклатура. В 1947 году на месте виллы Александра I Карагеоргиевича возвели белокаменный дом отдыха для Иосипа Броза Тито, куда нет-нет да и наезжали высокие международные гости. «Вилла Блед», одна из 18 резиденций коммунистического вождя, и теперь являет собой образчик аппаратно-партийного шика. Пример вроде бы и не мертвый, поскольку в здании функционирует отель, на погонах у которого больше звезд, чем было у маршала, но все равно безжизненный.

В последние соцдесятилетия на берегах Бледа понастроили профсоюзного типа здравниц, слом общественного строя и новые методы хозяйствования еще больше изменили местные нравы. Вот таким курортом, наверное, хотелось бы стать македонскому Охриду: респектабельная клиентура из Италии и Австрии, щедрые отпускники из России и Америки, любознательные дальневосточные гости, малая толика религиозной мистики. Колокола храма Святого Мартина, что в центре городка, добродушно перекликаются через воду со звонницей Девы Марии; к ней на островок спешит очередной деревянный баркас с дюжиной жизнерадостных японцев. А Блед, наверное, в свою очередь, мечтает о престиже и доходах озера Комо и озера Гарда. Но у разных курортов, как у людей, разные судьбы.

Якоб Канциани. «Блед». 1891 год

Центр Любляны спланировал и облагородил Йоже Плечник — едва ли не самая яркая звезда европейской архитектуры первых десятилетий прошлого века, градостроительный мастер безупречного художественного вкуса и безошибочного чувства пропорций. В Праге я живу в десяти минутах ходьбы от построенного по проекту Плечника в 1920–1930-е годы храма Пресвятого Сердца Господнего, на плоской башне которого красуются громадные сюрреалистические часы с прозрачным циферблатом. Выступающие камни на церковном фасаде, как знает каждый, пролиставший путеводитель по третьему району Праги или хотя бы раз прогулявшийся в моей компании по окрестным кварталам, символизируют монархическую мантию из горностая, поскольку храм стоит на площади, носящей имя гуситского короля Иржи из города Подебрады. Площадь, ставшую одним из самых живых пражских уголков, тоже обустраивал Плечник, и вот что не вызывает сомнений: этот архитектор, получивший надежную венскую выучку, не признавал главенствующего стиля, он был хозяином своей профессии и применял для решения градостроительных задач лишь те формы, которые считал не модными, а правильными.