Ян Гросс - Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев.

Жуткие подробности преступлений в келецком районе приведены тут не затем, чтобы повергнуть читателя в дрожь. Речь идет лишь о том, чтобы найти способ представления и анализа для получения общей информации о случившемся. Для этого, как из-за экстремального характера событий, так и из-за отсутствия систематических данных, исследователю необходимо хорошее знание конкретных материалов.

Большая часть информации об убийствах евреев и доносах на них, совершённых местным населением, происходит от родственников погибших, от тех, что уцелели несмотря ни на что или от их знакомых. Обычно это сухие заметки, содержащие мало подробностей. Часто до нас доходит только информация из вторых рук, переданная через родных, которые после войны пытались установить обстоятельства смерти близких. В целом это — совершенно несистематизированный материал. Строго говоря, нельзя делать обобщения, опираясь только на данные, иллюстрирующие лишь частоту и территориальный охват этих преступлений. Но, с другой стороны, их частота и распространение по территории всей страны не позволяет считать их исключительными событиями местного масштаба. Но поскольку у нас нет надежды получить солидную базу численных данных, общую информацию мы можем получить, лишь спросив: каким образомсовершались эти убийства? Ведь если детальные описания того, как убивали евреев (на которые нам иногда удается наткнуться), содержат какие-либо общие черты, то тем самым у нас появляется основа для понимания, что в целом происходило между евреями и местным населением.

Такое понимание возможно, так как сообщество, у которого есть общая история, обычаи и институты, обладает также, ipso facto , неким уровнем внутренней сплоченности. Если прибегнуть к аналогии, можно сказать, что в нем скорее следует видеть текст или что-то вроде упорядоченной системы, нежели совершенно произвольную смесь случайных составных частей. В связи с этим социальные представления и практики, касающиеся базовых ценностей — таких, например, как вопросы жизни и смерти, — должны быть поняты и объяснены вне рамок местного сообщества.

Вот почему, наблюдая ограниченное число конкретных событий (помимо того, что мы не располагаем точными данными о распространении и частоте убийств евреев крестьянами), мы сможем утверждать, были они у сельчан признанной социальной практикой или нет. Обратим внимание на характер тех преступлений, которые происходили совершенно открыто, публично, на глазах многих людей и с последующим широким обсуждением. Примем также во внимание лиц, вовлеченных в эти события: убийцами были обычные люди, часто представители местных элит, положение которых в группе и после этого не терпело ущерба. Ввиду этого «плотное описание» конкретных, четко локализованных событий позволяет нам получить знание целогов вопросе о поведении и представлениях сельского населения.

Познакомимся теперь с подробным описанием — своего рода фотоальбомом, только словесным, — расправы над 16 евреями (возможно, 14 или 18) в селе Гневчина. Это событие было описано его свидетелем Тадеушем Маркелем [99] Markiel Т. Zagłada domu Trinczerów // Znak. 2008. N 4. S. 119–146. Село Гневчина находится в Пшеворском повете Подкарпатского воеводства. Тадеуш Маркель, который вместе с Алиной Скибинской (соавтором исследования убийств евреев крестьянами в Келецком крае) готовил обширнейшую работу о судьбах евреев в Гневчине и ее окрестностях, умер 19 ноября 2010 г. 4 декабря 2010 г. в журнале «Политика» вышла обширная статья Цезаря Лазаревича ( Lаzarewicz С. Letnisko w domu śmierci) о преступлении в Гневчине. . Если бы не его сообщение, опубликованное в апрельском номере ежемесячника «Знак» в 2008 г., в исторических источниках мы нашли бы лишь один след этого массового убийства — запись в реестре Главной комиссии по исследованию германских преступлений в Польше о том, что «в Гневчине-Тринецкой в 1942 г. “жандармы из Ярослава убили в доме Лейба Тринчера 16 евреев”» [100] Libionka D. Zagłada domu Trinczerów — refleksje historyka // Znak. 2008. N 4. S. 148. В коммюнике Главной комиссии содержатся имена 14 жертв. Среди них было двое годовалых младенцев и двое детей в возрасте 3 и 10 лет. . О том, что за это преступление несут ответственность местные жители (факт, хорошо известный всей местной общественности), никто во внешнем мире не имел представления.

В мае 1942 г., местные жители — назовем их группой сельской «элиты»: начальник Добровольной пожарной охраны (избранный еще до войны по общественному мандату), члены охраны, а также ближайшие соседи семьи Тринчеров, сельские старосты и их помощники, так называемые слуги (эти по оккупационному мандату), из обеих частей села — Ланьцутсой и Тринецкой, — а также безыдейное крыло движения Сопротивления, — устроили облаву на местное еврейское население, схватив большинство взрослых и детей. Они посадили несчастных на телеги, словно свиней и телят для ярмарки, и привезли их в дом Лейба и Шангли Тринчер — в центре села, совсем рядом с церковью и домом приходского священника, недалеко от школы. Все были заперты в темной каморке без окна, только с отверстием для вентиляции. <���…> стражники использовали камуфляж, обманывали пленников, что оставят их в живых, если те отдадут деньги, золото, а доверенным лицам — одежду, обувь и другие вещи, и если их дети не будут плакать, а взрослые — сопротивляться. <���…> [101] И дальше Маркель пишет: «Местные, группа сельской “элиты”, которую мы сегодня назвали бы мафией, рекрутировались из тогдашнего сельского среднего класса. Они представляли административную власть и располагали физической силой, в том числе нелегальным оружием. Их функции были взаимодополняющими. У них было широкое поле для коррупции (в том числе они устанавливали размер контингента для отдельных хозяйств, списки для вывоза на принудительные работы в Германию) и неумеренная жажда гульбы. Самой яркой фигурой, самым аморальным и жестоким был начальник местной Добровольной пожарной охраны, насчитывавшей около полутора десятков лиц. Он также принимал участие в погроме десяти еврейских семей в соседнем селе Ягелла. Бедняки, даже если бы и хотели, не могли вступить в мафиозный клан, а члены состоятельных и благородных семей — не желали из чувства самоуважения. Никто в селе не перечил этим гангстерам из страха перед превышением полномочий, высылкой и даже смертью. К сожалению, идеологическое крыло Армии Крайовой, представленное в основном местными студентами, не взяло на себя роль защитников еврейских соседей. К несчастью для них, между мафиозной группой и Армией Крайовой установился некий род равновесия сил, неписаное соглашение о том, чтобы не перебегать друг другу дорогу» ( Markìel Т. Zagłada domu Trinczerów).