Ян Гросс - Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев.

Потому-то разграбление еврейской собственности во время Второй мировой войны стало общим опытом всей Европы. От Днепра и до Ла-Манша, Салоник или Корфу ни один общественный класс не устоял перед искушением. И если спросить, что общего между швейцарским банкиром и польским крестьянином, — кроме того, что оба они люди и имеют бессмертную душу, — ответ, лишь слегка стилизованный, будет звучать: золотой зуб, вырванный из черепа убитого еврея. Ведь пани из кафе в оккупированной Варшаве, в котором маленький Гловиньский как-то раз пытался съесть пирожное, — «нормальные, обычные, на свой лад храбрые и порядочные женщины, наверняка трудолюбивые, <���…> набожные, обладающие гармоничным набором добродетелей» [184] Głowiński М. Czarne sezony. S. 95. , — это наши тети и бабушки, nos semblables (нам подобные), которые поступали в соответствии с принятыми в то время нормами поведения.

Среди фактов и рассказов, приведенных в этой книге, мы упоминали разные места и разных людей, которые были жертвами или соучастниками подобных же страшныхсобытий. Хотя вести о них прошли цензуру или самоцензуру, человек наталкивается на них без конца. Николас Верт приводит слова женщины, соседи которой ходили вырывать золотые зубы у трупов заключенных, брошенных и заморенных голодом на одном из островков советского ГУЛАГа в 1932–1933 гг. [185] Werth N. Cannibal Island. Death in a Siberian Gulag / Trad. S. Rendali. Princeton: Princeton University Press, 2007. P. XV–XVI. Пep. с французского. Польское издание: Wyspa kanibali. 1933 deportacja i śmierć na Syberii — вышло в издательстве Znak Literanowa весной 2011 г. Юзеф Мацкевич рассказывает, как в 1945 г. британские офицеры заманили казачьих офицеров, силой загнали их в грузовики и затем выдали на смерть Советам, и при этом ограбили их, предлагая по папиросе в обмен на часы [186] Mackiewicz J. Zbrodnia w dolinie rzeki Drawy // Mackiewicz J. Fakty, przyroda, ludzie. Londyn: Kontra, 1984. S. 275. .

Такое перечисление жестокостей не ведет ни в коей мере к обобщению, что в благоприятных обстоятельствах так мог бы поступить каждый. Но склоняет к смирению. «Моральная проблема, связанная с Холокостом, — писал Иегуда Бауэр, — состоит не в том, что его исполнители были нелюди, но в том, что это были люди, такие же, как и мы» [187] Цит. по: Snyder T. What We Need to Know about the Holocaust // The New York Review of Books. 2010. 30.09. P. 80. . Потому-то фотография крестьян из Треблинки — тоже явно «нормальных, трудолюбивых, набожных и обладающих гармоничным набором добродетелей» — вызывает у нас не только отвращение, но и ужас: ведь мы не можем быть полностью уверены, что в конечном счете пред нами не снимок из нашего же семейного альбома.

Зовут меня <���…>, родился я в 1946 году в Белжеце. Мои дедушка и бабушка <���…> во время войны и после нее жили в Белжеце — их дом находился возле железнодорожного пути (Люблин-Белжец). Как и вся семья, они многое видели и «догадывались». Ничем не отличались от французов, швейцарцев и др.: помогая, обогащались. В 1948 г. я с родными уехал в Щецин, где живу до сих пор как зажиточный гражданин.

Было традицией, что каждый год я приезжал на каникулы к бабушке. <���…> Много раз я был в Козельско и его окрестностях. Помню, что еще ребенком я собирал там разные бусы, которые, наверное, дождем вымывало из этой, так называемой, «земли». Никогда не забуду шума — песни этих молодых сосновых рощ. Это правда, что я, мальчишка, не очень-то и знал, что было раньше на этом месте. Вокруг валялись кости, человеческие черепа, и я думал, что это наверняка какое-то кладбище.

О том, что это была фабрика смерти, я узнал уже много лет спустя. Ходя между теми сосенками, я чувствовал угрозу. Помню, что я сразу обернулся назад. Так человек прячется ночью, а тогда ведь было утро, и я шел в лес за два километра от путей — за черникой и земляникой. Никогда не забуду этого печального шума рощи. Это была словно бы подземная песня, страх, ужас, тоска, эти деревья как будто хотели что-то сказать…

Я боялся и боялся — так было всегда.

Все знали, что Белжец — это «золотая жила», из которой большинство жителей добывало разные ценные вещи, часто очень дорогие, о подлинной стоимости которых они не имели понятия.

Вот так на свое 18-летие мне достался в подарок от моей бабушки <���…> тот самый перстенек — «герой» этой истории.

Перстенек был женский и поэтому лежал себе в коробочке аж до 2005 года.

То было лето, я с партнерами по бизнесу возвращался из Берлина. На быстроходной машине мы доехали до Щецина. На полпути, управляя машиной, я по невнимательности чуть было не попал в аварию на скорости 200 км в час. В долю секунды — это явно была судьба — я сумел вырулить и избежал столкновения с двумя другими автомобилями. А то бы там и кончилась моя жизнь — но я выжил.

А в ночь сразу после этого случая снится мне, как наяву, молодая девушка-еврейка, приказывающая мне очень ясным голосом:

«Янишек (она так и говорила — Янишек), у тебя мой перстенек. Возьми его, отвези в Белжец и положи его там, отдай его, он мой».

Сон этот был очень легок, так, словно со мной говорил ангел. Сны обычно забывается, но этот остался в моей памяти навсегда.

5 мая 2006 года я приехал из Щецина в Белжец — исполнить просьбу молодой еврейской девушки из моего сна, у которой так жестоко отняли жизнь.

Почему она выбрала меня? Мне стало легче.

Я прочитал много книг Зингера, Холокостом интересуюсь что ни день, многое знаю — может быть, потому, что я родился в Белжеце, а этот еврейский народ в Белжеце пытались уничтожить. Не буду скрывать, что сочувствую Израилю в его столкновениях с Палестиной.

Белжец, 5 мая 2006 г.

Перстенек вместе с этой запиской находится в Государственном музее Майданека.

Марк Вейцман

Немногие писатели и тем более исследователи могут похвалиться тем, что их произведения не просто вызвали немедленную реакцию на национальном уровне, но привели к преобразованию национального исторического дискурса и взгляда нации на себя. Основополагающая книга Яна Томаша Гросса «Соседи. История уничтожения еврейского местечка» [189] Gross J.Т. Neighbors: The Destruction of the Jewish Community in Jedwabne, Poland. Princetone, 2001. произвела подобный эффект. Два президента Польши признали участие поляков в уничтожении евреев в местечке Едвабне. Тем не менее книга Гросса не только о событиях в Едвабне, но, как подчеркнул польский президент Бронислав Коморовский в своем выступлении в 2015 г., это книга о трагическом национальном опыте, согласно которому «нация жертв была также нацией палачей».