Наталья Пушкарёва - Частная жизнь русской женщины XVIII века

В начале XIX в. супруги — особенно в дворянских семьях — стали нередко отказываться от хлопотной и скандальной разводной процедуры и просто разъезжались. Подчас они даже получали специальное согласие Синода «жить особо друг от друга», не вступая в новый брак. [569] Керн. С. 331. Цылов. С. 44–45; Дело о прошении Балакирева 4 окт. 1735 г. РсвСпДДС. С. 528. Иногда после формального разъезда супруги сохраняли вполне дружеские отношения, как, например, П. Н. Капнист и его жена Екатерина Армановна, урожденная Делонвиль. [570] Капнист-Скалон. С. 371, 373. Но в любом случае женщины не забывали о своих правах и требовали от бывших мужей содержания, а также уплаты всех долгов (ср.: «…генерал Леонтьев, происками своей жены был лишен седьмой части имений и четвертой части движимости и капитала, что — по российским законам — она должна была бы получить только после его смерти…»). [571] Дашкова. С. 87; «…детей у них не было, и они скоро разъехались, дав друг другу подписку, чтобы никоторому из них после другого седьмой части не брать…» (Янькова. С. 8). Именно в таком положении оказался генералиссимус А. В. Суворов, разведясь со своей супругой — Варварой Ивановной, — Павел I буквально заставил его «исполнить желание жены». Семейные передряги и неуступчивость В. И. Суворовой довели графа до отчаяния, и он обратился к императору с просьбой разрешить ему постричься в монастырь. [572] Суворов А. В. Письма. М., 1986. С. 323; Лотман. С. 122.

Отношение к праву на развод в иных сословиях, кроме привилегированных, по источникам XVIII — начала XIX в. прослеживается с трудом. Вне сомнения, крестьянский уклад жизни предполагал большую строгость, однако и там — в том случае, когда к разводу была основательная причина (иногда даже психологическая: «…с мужем с моим Иваном жить не желаю, потому что ево ненавижу…»), [573] Челобитную Агафьи Васильевой 1785 г. цит. по: Миненко. С. 134. крестьянский мир разрешал супругам жить врозь. Брак в таком случае считался расторгнутым, и бывшие муж и жена имели право «начинать жизнь сначала». Однако такое решение было редкостью.

Основным поводом к «семейным разстройствам» в крестьянской среде была — как и в среде привилегированных сословий — супружеская неверность. Но церковные и общинные власти, а тем более владельцы крестьян предпочитали не разводить супругов, живущих несогласно, а подвергать наказаниям. Этнограф XIX в. Н. М. Ядринцев полагал даже, что разводы укрепляют «грубость инстинктов» и «буйную сатурналию» чувств в крестьянском быту. [574] Костров. С. 26; Миненко. С. 134; Ядринцев Н. М. Женщина в Сибири в XVII и XVIII столетиях // Женский вестник. 1867. № 8. С. 116.

В XIX в. обычными стали разъезды супругов-крестьян вместо разводов по суду. При этом имущество крестьянской семьи «оставалось у того из супругов, с кем жили дети». Веской причиной «на время разлучить» были для крестьян разорение и нищета семьи, когда муж «ни пищею, ни одежею снабдевать (снабжать) не мог». [575] РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 32. Л. 65–66; Д. 58. Л. 10; Д. 1885. Л. 7; ср. также: Григоровский Н. П. Очерки Нарымского края // Записки Западно-Сибирского отделения РГО. 1882. Кн. IV. С. 9. Однако эта причина как повод к разводу была типична для крестьянского быта Западной Сибири и мало прослеживалась в Европейской России. [576] Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Т. II. Семейное право, наследство опека. СПб., 1879. Т. II. С. 85–119.

Физические недостатки и тяжелые болезни одного из супругов не считались основанием для развода: среди разводных писем XVIII в. встречаются упоминания о разных болезнях, которые мешали «брачному сожитию» («нога правая отгнила и по всему телу великая болезнь», «заражены сущи гнилцем и канцеровой болезнью (рак)», «в болшее всего тела приходит разорение и смрадное согнитие» и др.), — но ни одно из прошений не удовлетворено… [577] О брачных разводах по архивным документам Харьковской и Курской духовных консисторий. Сообщил А. Лебедев. М., 1887. С. 4. (1726 г.); ОДиД. Т. V (1725 г.). С. 601–602; Т. VI (1726 г.). С. 534 и др. Оставить супруга в болезни, одного, на верную смерть считалось нравственно недопустимым. Тем более для крестьян не были поводом к разводу и избиения мужем жены. Власти предпочитали не разводить, а настаивали на том, чтобы супруги сделали попытку «проживать совместно». [578] Беликов Д. Н. Первые русские крестьяне-насельники Томского края… С. 107–108; Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву, семейному и наследственному. СПб., 1877. С. 27. Женщины при таком равнодушии к их жалобам либо становились «совершенно покорныя» и «послушливыя», либо отвечали насилием на насилие («Я-де тебе не поддамся, напротиво ево Саву ударила ж рукою и схватав за волосы била головою об стену и лице нохтями сарапала…»); [579] Спасский Г. Нечто о русских в Сибири старожилах // Сибирский вестник. 1818. Ч. 1. С. 13 (125); РГАДА. Ф. 628. Оп. 1. Д. 42. Л. 1–5об. (1741 г.) порой они могли решиться и на убийство, и на самоубийство. [580] РГИА. Ф. 468. Оп. 20. Д. 911. Л. 100-110об.; Д. 320. Л. 35-183; Д. 914. Л. 10–168об. (все дела — 1800–1806 гг.); Потанин Г. Н. Юго-западная часть Томской губернии в этнографическом отношении // Этнографический сборник. СПб., 1864. Вып. IV. С. 54. Часто они бросали ненавистных супругов и пускались «в бега». Мужья в этом случае имели право на возвращение беглых «женок» обратно в семью (что было весьма типично для крестьянского быта). Подобного права — но в отношении беглых мужей — женщины не имели. [581] Розанов Н. История Московского епархиального управления. СПб., 1889. Кн. 1. Ч. 1. Примеч. 204; Ч. 2. Примеч. 79; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1465. Л. 34; Д. 947. Л. 4; РГИА. Ф. 468. Оп. 20. Д. 320. Л. 103; Д. 914. Л. 168об.; Д. 967. Л. 366.

Но все-таки можно прийти к выводу о том, что, несмотря на частое отсутствие реальной возможности изменить свою судьбу при сравнительно широких формальных правах, российские крестьянки XVIII в. — прежде всего на Урале и в Западной Сибири — все-таки пытались «найти правду».

Начало трансформаций в семейном статусе и повседневном быте женщин всех сословий было связано с именем Петра Великого, реформы которого перевернули старый уклад жизни. Продолжение последовало после смерти Петра, в годы «российского матриархата» (1725–1796 гг.). Обстановка преобразований способствовала формированию в России новых моделей поведения и быта, появлению человека нового времени.

Прежде только родители решали вопрос о замужестве. Исключения были редки. С XVIII в. знакомство будущих невест с их сужеными, равно как и определенный добрачный период, во время которого молодые считались обрученными, стал обязателен. Решение судьбы девушки помимо ее воли стало наказываться по закону. «Укрывание» невесты даже в крестьянской среде превратилось в формальный ритуал. В условиях заключения брака появилось немало нового. Обнаружилась тенденция к повышению брачного возраста, а неравные в возрастном отношении браки стали осуждаться общественным мнением. Появилась терпимость к смешанным в этническом и конфессиональном отношении бракам. Некоторое время существовал своеобразный «образовательный ценз» для дворян, исключивший возможность выдачи девушки замуж за неуча или физически неполноценного человека. Принцип общего местожительства супругов претерпел существенную коррекцию (заключение брака перестало предполагать обязательность совместного проживания супругов, а тем более проживания непременно с родственниками мужа). В то же время в условиях и порядке совершения добрачных церемоний было немало традиционного. В непривилегированных сословиях сохранились нецерковные формы замужеств. При заключении венчального брака согласие с волей родителей, наличие их благословения были практически обязательными. Соблюдалась очередность выдачи замуж дочерей в семье. Практически во всех социальных слоях у женщин наблюдался низкий брачный возраст. Продолжали действовать старые церковные запреты о недопустимости близкородственных браков и нескольких (более трех) замужеств. Соблюдался сословный характер брака, замуж выходили только за «ровней» в том, что касалось материального и социального положения. Соблюдался принцип единой семейной фамилии, и это была фамилия мужа.