Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Несмотря на предпринимаемые периодически с 1909 года попытки разрядить напряжение между государствами, налицо было укрепление тенденций к «цементированию» альянсов. Второй марокканский кризис 1911 года, во время которого британцы активно выступили на стороне Франции против Германии, привел к росту патриотических настроений в двух последних и значительному увеличению их армий, поскольку националисты открыто заявляли о возможности начала войны уже в самое ближайшее время, а в Великобритании кризис заставил местное правительство оценить свои военные аппетиты как на море, так и на суше в случае присоединения к войне в Европе {510} 510 См. [1226, р. 200ff]. . Год спустя ошибка дипломатической миссии в Берлине под руководством британского министра лорда Хольдена и дальнейшее расширение германского флота вынудили Лондон подписать в ноябре 1912 года компромиссное военно-морское соглашение с Парижем. К этому же времени нападки итальянцев на Турцию оказались поддержаны государствами Балканской лиги, которая, прежде чем распасться, фактически изгнала Османскую империю из Европы. Именно возврат к старому «восточному вопросу» и стал ключевым третьим событием, отчасти потому, что активные устремления конкурирующих балканских стран получить для себя определенную выгоду фактически не были подконтрольны великим державам, отчасти потому, что некоторые новообразования угрожали жизненным интересам ряду держав: усиление Сербии встревожило Вену, а перспектива роста германского военного влияния на Турцию вызвала беспокойство у Санкт-Петербурга. Убийство эрцгерцога Фердинанда в июне 1914 года, спровоцировавшее выступление Австро-Венгрии против Сербии и дальнейшие ответные меры России, действительно выглядело как искра, попавшая на пороховую бочку {511} 511 Самое подробное исследование этих событий — [11]; также хорошее краткое изложение информации — [1303; 636, ch. 2–3]. .

Политическое убийство, совершенное в июле 1914 года, — один из самых известных исторических примеров того, как отдельное событие может запустить всеобщий кризис, а затем и вызвать мировую войну. Требования Австро-Венгрии к Сербии, отклонение сербского призыва к примирению и последовавшее нападение на Белград привели к мобилизации российской армии на помощь своему союзнику на Балканах. Это, в свою очередь, вынудило прусский генштаб приступить к реализации плана Шлиффена, то есть нанести упреждающий удар на западном направлении — по Бельгии и Франции, следствием чего стало втягивание в конфликт и Великобританию.

И хотя каждая из великих держав в этом кризисе действовала исходя из сугубо национальных интересов, можно было утверждать также, что их решение включиться в войну было продиктовано и их собственными оперативными планами. С 1909 года Германия взяла на себя не только дипломатические, но и военные обязательства по отношению к Австро-Венгрии, причем в такой степени, в какой Бисмарк никогда не рассматривал этот вопрос. Кроме того, германский оперативный план теперь включал в себя молниеносное и массированное нападение на Францию через Бельгию вне зависимости от причины войны. В то же время военные стратеги Вены продолжали колебаться между своими целями, все больше, однако, склоняясь к тому, чтобы нанести первый удар по Сербии. Получив от французов финансовую поддержку, Россия связала себя обещанием в случае войны провести скорейшую мобилизацию и ударить к западу от своих границ. Между тем в 1911 году Франция приняла известный план XVII, который включал в себя стремительный захват Эльзас-Лотарингии. А после того как вероятность участия Италии на стороне своих партнеров по Тройственному союзу значительно снизилась, возросла возможность британского военного вмешательства в дела европейского континента в случае нападения Германии на Бельгию и Францию. Разумеется, в каждом генштабе были уверены, что все решает скорость, а значит, как только столкновение окажется неизбежным, необходимо оперативно провести мобилизацию сил и выдвинуть их к границе раньше, чем это сделает противник. В первую очередь это было верно в отношении Берлина, чья армия была готова нанести удар на западе, а затем быстро вернуться к восточным границам для отражения атаки русских, значительно уступавших в скорости переброски войск, но так же рассуждали и другие. В случае большого кризиса военные стратеги начали бы действовать раньше дипломатов {512} 512 О предвоенных планах существует множество работ. См. исследования [684; 879; 1207]. .

Проблема этих военных планов заключалась не только в том, что, как оказалось впоследствии, они были выстроены по типу домино и падение первого обрушило все остальное. Важнее то, что вероятность коалиционной войны, причем затяжного характера, была намного выше, чем, скажем, в 1859 или 1870 году, хотя мало кто из современников это осознавал. Печально известное заблуждение о том, что война, начавшаяся в июле-августе 1914 года, должна будет «завершиться уже к Рождеству», обычно объяснялось неучтенным в прогнозах фактом, что скорострельная артиллерия и пулеметы сделают невозможным ведение маневренной войны и загонят войска в траншеи, откуда их не так легко выбить; а дальнейшее использование длительных артиллерийских обстрелов и масштабных наступлений пехоты не давало решения, так как пушечные снаряды просто перепахивали землю и предупреждали противника о направлении будущей атаки {513} 513 См. [1241, ch. 9; 1149, р. 62ff], . Подобная же ситуация складывалась и на флоте: адмиралтейства европейских государств недооценивали требования грядущей войны, готовясь к решающим прямым столкновениям флотилий и не учитывая должным образом географию Северного моря и Средиземноморья, а также новые виды вооружения (мины, торпеды, подлодки), которые на практике затрудняли проведение традиционных операций {514} 514 См. [687, ch. 9]. . Поэтому и на море, и на суше чисто технически достижение молниеносной победы было практически невозможно.

Все это, конечно, так, но ситуацию следует рассматривать в контексте системы союзов как таковой {515} 515 Аргументы см. в [375]. . В конце концов, если бы остальные великие державы, сохранив нейтралитет, позволили русским атаковать Австро-Венгрию, а немцам повторить свой поход на Францию 1870 года, то перспективы победы (пусть немного отсроченной) оказались бы бесспорными. Но существование коалиций означало, что, даже если одна из воюющих сторон была разгромлена в ходе кампании или обнаруживала нехватку необходимых ресурсов для продолжения войны, она не выходила из противостояния, так как всецело полагалась на помощь союзников. Забегая немного вперед, отметим, что едва ли Франция смогла бы вести войну после губительной для нее «бойни Нивеля» и последующих мятежей 1917 года, Италия — избежать полного краха после поражения в битве при Капоретто (1917), а Австро-Венгерская империя — продолжить сопротивление после чудовищных потерь армии в 1916 году (или даже после поражений в Галиции и Сербии в 1914 году), если бы каждая из них не получила своевременную поддержку от союзников. Таким образом, система союзов сама по себе фактически гарантировала, что война не закончится слишком быстро, а значит, победа в этой затяжной дуэли, как и в больших коалиционных войнах XVIII столетия, будет на стороне союза, который наилучшим образом сочетает в себе как военные (и на суше, и на море), так и финансовые, промышленные и технологические ресурсы.