Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Альянс НАТО сработал как военный эквивалент экономического плана Маршалла; он усугубил раскол Европы на два лагеря, в которые не вошли только традиционно нейтральные Швейцария и Швеция, Испания генерала Франко, а также Финляндия, Австрия и Югославия. Через некоторое время Советский Союз ответит на него своим Варшавским договором. Этот углубившийся раскол сделал перспективы объединения Германии еще более призрачными. Несмотря на обеспокоенность французов, Германия начала наращивать свои вооруженные силы в рамках НАТО к концу 1950-х годов, что было вполне логично, ведь Запад хотел сократить отставание от соцлагеря в общей численности войск {854} 854 См. [482; 805; 760; 296, р. 158ff; 1161, р. 295–309]. . Однако это неизбежно подтолкнуло СССР к созданию восточногерманской армии, пусть и на условиях особого контроля. Поскольку каждое из германских государств было интегрировано в свой военный альянс, следовало ожидать, что оба блока будут считать любую попытку Германии стать независимой и нейтральной с тревогой и подозрением — как удар по своей безопасности. В случае России такая позиция усиливалась (даже после смерти Сталина в 1953 году) убежденностью в том, что никакой стране, однажды ставшей коммунистической, не должно быть позволено сойти с этого курса (позже эта установка была подтверждена в «доктрине Брежнева»). К октябрю 1953 года Совет национальной безопасности США в частном порядке признал, что восточноевропейские страны-саттелиты «могут быть освобождены в результате всеобщей войны или же самими русскими». Как таинственно замечает Бартлетт, «ни то ни другое не представлялось возможным» {855} 855 [72, р. 312]. . В 1953 году было быстро подавлено восстание в Восточной Германии. В 1956 году, встревоженная решением Венгрии выйти из Варшавского договора, Россия вернула свои дивизии на венгерскую территорию и не допустила наступления здесь независимости. В 1961 году, признавая поражение, Хрущев приказал возвести Берлинскую стену, чтобы предотвратить утечку мозгов на Запад. В 1968 году чехов постигла участь венгров двенадцать лет назад, хотя на сей раз события были не столь кровопролитными. Все эти шаги, предпринятые советским руководством, неспособным (вопреки заявлениям официальной пропаганды) вывести страну на уровень, сравнимый по идеологической или экономической привлекательности с Западом, лишь усугубили разрыв между двумя блоками {856} 856 См. [1305, р. 544ff; 278; 1049]. .

Второе важное свойство холодной войны — ее постоянное распространение из Европы на остальной мир — не должно нас удивлять. На протяжении большего периода войны энергия русских почти всецело направлялась на борьбу с немецкой угрозой; это, впрочем, не значит, что Москва отказалась от своих политических интересов, касавшихся будущего Турции, Персии и Дальнего Востока, как стало очевидно в августе 1945 года. Таким образом, было крайне маловероятно, что геополитические споры России с Западом вокруг европейских вопросов ограничатся этим континентом, тем более что принципы этого спора (самоуправление против национальной безопасности, экономический либерализм против социалистического планирования и т. д.) могли быть применены где угодно. Но важнее даже то, что сама война породила сильнейшее социально-политическое волнение от Балкан до Ост-Индии, и даже в странах, не захваченных армиями агрессоров (например, в Индии и Египте), мобилизация населения, ресурсов и идей привела к глубоким изменениям. Традиционные общественные уклады были разрушены, колониальные режимы дискредитированы, всюду появились подпольные националистические партии, а движение сопротивления набирало силу, стремясь не только к военной победе, но и к политической трансформации {857} 857 См. [724; 1279]. . Иначе говоря, в 1945 году мир переживал сильнейшую политическую турбулентность, которая могла угрожать великим державам, нацеленным на скорейшее восстановление мира и стабильности, но она же позволяла каждой из сверхдержав с их всеобщими доктринами привлекать на свою сторону самые разные народы, выбиравшиеся из руин старого мира. Во время войны союзники предоставляли помощь всевозможным движениям сопротивления против немецких и японских захватчиков, и для таких групп было естественным надеяться на сохранение этой помощи после 1945 года, даже если они боролись за власть с конкурентами. Тот факт, что некоторые из этих партизанских групп были коммунистическими, а другие решительно антикоммунистическими, дополнительно усложнял стоявшую перед Москвой и Вашингтоном задачу — отделить эти региональные распри от собственных глобальных вопросов. Греция и Югославия уже продемонстрировали, насколько быстро местный внутренний спор может приобрести международное значение.

Первый внеевропейский спор между Россией и Западом во многом являлся следствием временных военных договоренностей: в 1941-1943 годах Иран был помещен под трехсторонний военный протекторат — отчасти для его закрепления в лагере союзников, но отчасти и для того, чтобы никто из союзников не обрел чрезмерного экономического влияния на режим в Тегеране {858} 858 См. [724, р. 298ff; 733; 784, р. 53ff]. . Когда в начале 1946 года Москва отказалась выводить свой гарнизон, зато видимо поддерживала сепаратистские прокоммунистические движения на севере страны, традиционные возражения Великобритании против излишнего влияния России в этой части мира зазвучали громче, а вскоре смешались с гулом решительных протестов администрации Трумэна. После вывода советских войск иранская армия подавила волнения в северных провинциях и разделалась с коммунистической партией Туде. Все это весьма обрадовало Вашингтон, подтвердив веру Трумэна в действенность «жесткого диалога» с Советами. Этот случай продемонстрировал, как сказал Улам, «значение сдерживания еще до начала применения самой доктрины» {859} 859 [1305, р. 428]; см. также [30, р. 103ffJ. и психологически подготовило Вашингтон к аналогичной реакции на другие подобные действия СССР. Так, продолжение гражданской войны в Греции, давление Москвы на Турцию с целью добиться уступок в переговорах о проливах и восточном приграничном регионе Карс, а также сделанное в 1947 году заявление британского правительства о невозможности сохранения его гарантий перед Грецией и Турцией, вызвали публичный ответ Америки (в «доктрине Трумэна»). Уже в начале апреля 1946 года госдепартамент США призвал поддержать «Соединенное Королевство и коммуникации Британского содружества» {860} 860 [72, р. 261]; см. также работы [30; 733; 784]. . Рост привлекательности таких взглядов наряду с тем, что Вашингтон связывал воедино различные кризисы на «северном ярусе» стран, противившихся русской экспансии в восточное Средиземноморье и на Ближний Восток, указывают на ту быстроту, с которой идеалистические направления американской внешней политики дополнялись (или даже заменялись) геополитическим расчетом.