Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

В табл. 2 представлены абсолютные цифры и доказательства безусловной способности Великобритании привлекать займы на ведение войны. Данные показывают, что страна имела возможность «тратить на войну сверх того, что казна получала в виде налогов, и, таким образом, выводить на поле битвы с Францией и ее союзниками все новые и новые войска и флотилии, без которых все прежние траты могли оказаться напрасными» {137} 137 [300, р. 9]. Отсюда были взяты данные для табл. 2. . Хотя на протяжении всего XVIII века многих британцев сильно беспокоил размер национального долга и возможные последствия, факт остается фактом: кредитное доверие страны (если верить епископу Беркли) было «главным преимуществом Англии перед Францией». Наконец, значительный рост государственных расходов и гигантский устойчивый спрос, поддерживаемый Адмиралтейством (которое активно заключало контракты на поставку железа, древесины, тканей и прочих промышленных товаров), создали «петлю обратной связи», что способствовало развитию промышленного производства и привело к определенным прорывам в отдельных областях, а в итоге — к еще одному преимуществу англичан перед французами {138} 138 Слова епископа Беркли взяты оттуда же (р. 15). Доводы в пользу существования «петли обратной связи» см. в [819, р. 178,206ff]. .

Глядя на события тех дней, сегодня нам абсолютно ясно, почему Франция не смогла сделать то же самое, что и ее соперник {139} 139 Лучшее исследование на эту тему — [131], но см. также статьи [301; 852] и [915, р. 1–23]. . Начнем с того, что у нее не было хорошо выстроенной системы управления государственными финансами. Как и в Средние века, в рассматриваемый период истории в «управлении» финансами французской монархии участвовала целая группа организаций (муниципалитеты, духовенство, провинциальное дворянство и, все чаще, налоговые откупщики), занимавшиеся сбором доходов, контролировавшие королевские монополии за определенную часть собранных средств и одновременно ссужавшие деньги французскому правительству под хороший процент в залог будущей прибыли от этих операций. Коррумпированность такой системы касалась не только откупщиков налогов на табак и соль, но и всех уровней иерархии окружных сборщиков, районных и региональных администраторов налогов, отвечавших за сбор прямых налогов (например, тальи). Каждый из них «отщипывал свою долю», прежде чем отправить деньги дальше по цепочке. Им также выплачивалось по 5% на сумму, первоначально потраченную на покупку должности. Кроме того, многие высшие чиновники грешили тем, что напрямую платили государственным подрядчикам (порой в виде зарплаты), минуя королевскую казну. И эти люди также охотно ссужали королю деньги под процент.

Такая слабая и хаотичная организация сбора налогов открывала большие возможности для коррупции, и значительная часть денег налогоплательщиков оказывалась в частных руках. Время от времени, особенно после окончания очередной войны, организовывались расследования против финансистов, многим из которых приходилось выплачивать «компенсации» или снижать процентную ставку, но подобные действия были не более чем показным жестом. Тогда как, по мнению известного историка, «настоящим виновником была сама система» {140} 140 [131, р. 20] — краткое описание доводов автора можно найти в его статье в [130, ch. 20]. Расчеты количества налоговых отчислений, оказавшихся в частных руках, см. [852, р. 643–646]. . Еще одним последствием неэффективности системы управления госфинансами было, по крайней мере до проведения Неккером реформ в 1770-х годах, отсутствие хотя бы какого-то подобия национальной системы учета и слабое внимание к вопросам подсчета доходов и расходов государства, как и к проблеме дефицита бюджета. Если монарх мог привлечь средства на неотложные нужды армии и двора, то его мало волновала проблема растущего размера государственного долга.

И если в Великобритании, как уже говорилось выше, подобная безответственность была характерна для времени правления Стюартов, то к началу XVIII века все вопросы государственных финансов оказались под контролем местного парламента, что создавало огромные преимущества в гонке за мировое лидерство. Далеко не последним из них было то, что даже рост размера расходных статей бюджета и госдолга не оказывал негативного влияния на британские инвестиции в торговлю и промышленность (а возможно, даже стимулировал их), тогда как Франция в подобных условиях поощряла обладателей свободных капиталов приобретать должности или государственную ренту, а не инвестировать в бизнес. Периодически, правда, предпринимались попытки создать во Франции госбанк для более эффективного управления долгом страны и выдачи более дешевых кредитов, но всякий раз против подобных схем выступали те, кто был кровно заинтересован в существовавшей тогда системе. Поэтому финансовая политика французского правительства, если ее можно так назвать, была всегда некой попыткой свести концы с концами.

Все это негативно сказывалось и на развитии коммерции во Франции. Интересно, к примеру, сравнить, в каких условиях приходилось существовать французскому порту Ла-Рошель и что представляли собой в то время Ливерпуль и Глазго. Все трое готовы были воспользоваться плодами бурного роста «атлантической экономики» в XVIII веке, и у Ла-Рошели было особенно удачное расположение для трехсторонней торговли с западной Африкой и Вест-Индией. Увы, при подобных коммерческих желаниях французский порт подвергался слишком сильным разорениям со стороны королевского двора, «ненасытного в своих финансовых потребностях и поэтому неумолимого в поисках все новых и более значительных источников доходов». Существование множества «неподъемных, несправедливо и произвольно устанавливаемых прямых и косвенных налогов на коммерсантов» сдерживало рост экономики страны; продажа должностей отвлекала местный капитал от инвестирования в торговлю, а сборы, установленные этими же коррумпированными государственными чиновниками, еще больше усугубляли ситуацию; компании-монополии серьезно ограничивали развитие свободного предпринимательства. Кроме того, хотя король и заставил в 1760-х годах жителей Ла-Рошели создать у себя большой и дорогостоящий арсенал оружия (пригрозив в противном случае забрать все доходы города), он при этом ничего не обещал взамен в случае, если разразится война. Поскольку французское правительство обычно бросало все силы на достижение своих сухопутных военных целей, в ущерб морскому делу, превосходящий королевский флот Великобритании был сущим наказанием для Ла-Рошели, которая была вынуждена просто наблюдать за тем, как захватывают ее торговые суда, как рушится на глазах высокоприбыльная работорговля, а заокеанские рынки в Канаде и Луизиане приходят в упадок. При этом стремительно росли ставки по страхованию морских перевозок и постоянно вводились какие-нибудь чрезвычайные налоги. И самое главное, французское правительство зачастую было вынуждено разрешать своим заокеанским колониям в военное время торговать с нейтральными государствами, но в результате при наступлении мира эти рынки было еще труднее вернуть. К примеру, атлантический сектор британской экономики стабильно рос на протяжении всего XVIII века и, пожалуй, даже выигрывал во время военных действий (несмотря на нападения французских каперов) от проводимой государством политики, заключавшейся в том, что доходы, сила, торговля и власть неотделимы друг от друга {141} 141 См. [226, р. 23,226; см. также гл. 1 и 7 и заключение]. Для сравнения с британским опытом см. [285; 890; 177], а также специализированную литературу об отдельных портах и торговле. .