Пол Кеннеди - Взлеты и падения великих держав. Экономические изменения и военные конфликты в формировании мировых центров власти с 1500 по 2000 г.

Но все же еще более запутанной для исследователей кажется экономическая ситуация во Франции в период с 1789 по 1815 год и способность страны выдержать крупномасштабную войну {204} 204 См. [98, р. 37ff, 159ff; 156, ch. 4–5; 228, ch. 2–3; 755, vol. 2, ch. 1–4; 1296, p. 125ff], . Крах старого режима и возникшая в результате неразбериха, несомненно, на какое-то время снизили экономическую активность во Франции. С другой стороны, небывалый общественный энтузиазм, связанный с революцией, и мобилизация национальных ресурсов для того, чтобы дать достойный отпор внешним врагам, привели к активному росту производства пушек, стрелкового оружия и прочего вооружения, что, в свою очередь, стимулировало развитие чугунолитейной и текстильной промышленности. Кроме того, были ликвидированы некоторые прежние экономические препоны, такие как внутренние тарифы, а юридические и административные реформы Наполеона способствовали процессу модернизации. Даже то, что Франция затем пошла по пути введения консульства, а в дальнейшем стала империей — что способствовало возврату многих атрибутов монархического режима (в частности, традиционной опоры на частных банкиров), — не сильно повлияло на устойчивый экономический рост, который обеспечивало в основном постоянное увеличение численности населения и государственных расходов, расширение тарифного протекционизма и внедрение новых технологий.

Однако темпы роста французской экономики были намного ниже британской. И главная причина крылась в том, что аграрный сектор, безусловно самый крупный в экономике, практически не изменился: уход крестьян из-под власти помещиков сам по себе не мог считаться аграрной революцией, а широкомасштабные кампании, например по выращиванию сахарной свеклы (в качестве замены британского колониального тростникового сахара), не имели должного успеха. Из-за плохих коммуникаций фермеры все еще были привязаны к местным рынкам, и радикальные преобразования их мало интересовали. Подобные же консервативные настроения можно было наблюдать и в нарождающемся промышленном секторе, где появление новых механизированных масштабных предприятий, скажем чугунолитейных, было скорее исключением, чем правилом. Конечно, и здесь наблюдался значительный прогресс, но в значительной степени благодаря войне и морской блокаде со стороны Великобритании. Французская хлопчатобумажная промышленность только выиграла от введения континентальной системы, которая защитила ее от сильных британских конкурентов (не говоря уже о производителях из нейтральных государств или стран-сателлитов, чьи товары облагались во Франции очень высокими таможенными сборами). Ее процветанию способствовало и расширение внутреннего рынка: благодаря захватническим кампаниям Наполеона против соседних государств численность населения страны увеличилось с 25 млн. человек (1789) до 44 млн. (1810). Вместе с тем ощущалась нехватка хлопка-сырца, цена на который была достаточно высока, и слишком медленно происходило внедрение новых технологий, уже применявшихся в Англии. В общем и целом можно сказать, что французская промышленность возникла благодаря войне в условиях практически отсутствующей конкуренции, созданных стремлением государства защититься от иностранных соперников.

Морская блокада сделала французскую экономику еще более замкнутой {205} 205 См. [98, р. 167ff, 184ff; 267]. . Ее атлантический сектор, наиболее активно развивавшийся на протяжении всего XVIII века и (как в случае с Великобританией) являвшийся одним из катализаторов процесса индустриализации, становился все более Недоступным благодаря усилиям королевского военно-морского флота. В частности, потеря Санто-Доминго стала одним из серьезных ударов по французской торговле в Атлантике. Другие заморские колонии и инвестиции были также потеряны для страны, а после 1806 года остановилась даже торговля через нейтральные государства. Это очень сильно ударило по Бордо. Нант практически лишился выгодного для него рынка работорговли. Даже Марсель с налаженными торговыми отношениями с прилегающими районами и севером Италии в период с 1789 по 1813 год потерял четверть объема промышленного производства. В свою очередь, области на севере и востоке Франции (в частности, Эльзас) наслаждались сравнительной защищенностью традиционной торговли. Но даже если эти области и их жители (прежде всего, виноградари и владельцы хлопкопрядильных фабрик) получали значительную выгоду, работая в условиях отсутствия внешних конкурентов, на французскую экономику в целом все это мало влияло. «Деиндустриализация» в Атлантике и оторванность от большой части внешнего мира вынудили Францию замкнуться на своих крестьянах, провинциальной торговле и локальной, неконкурентоспособной, относительно мелкосерийной промышленности.

Учитывая этот экономический консерватизм, а в ряде случаев и определенные свидетельства торможения развития, способность французов финансировать в течение многих лет столь масштабную войну с ведущими государствами Европы кажется еще более невероятной {206} 206 См. 98, р. 37ff; 755, vol. 2, р. 171ff; 228, ch. 2–3]. . Хотя популярная в начале и середине 1790-х годов мобилизация и выглядит готовым объяснением этого феномена, она не может объяснить, как Наполеону удавалось содержать свою гигантскую армию, насчитывавшую более 500 тыс. солдат и офицеров (и нуждавшуюся как минимум в 150 тыс. новых рекрутеров ежегодно). Военные расходы, уже в 1807 году составлявшие не менее 462 млн. франков, к 1813 году взлетели до 817 млн. Неудивительно, что такие издержки не могли быть покрыты исключительно за счет плановых доходов. Из-за непопулярности налогов об их существенном увеличении не могло быть и речи, что в основном и объясняет возврат Наполеона к сборам на табак, соль и прочим косвенным налогам эпохи старого режима. Но ни они, ни различные гербовые сборы и таможенные пошлины не способны были решить вопрос ежегодного дефицита в сотни миллионов франков. Создание Банка Франции вкупе с различными финансовыми механизмами и институтами позволило государству проводить скрытую политику с использованием бумажных денег и, таким образом, за счет кредитов держаться на плаву (несмотря на известную нелюбовь императора к займам). Но даже этого было недостаточно. Для финансирования разрыва необходимо было что-то еще.

По большому счету, наполеоновский империализм поддерживали бесчисленные грабежи. В самой Франции все началось с конфискации и продажи имущества «врагов революции» {207} 207 О дальнейших событиях см. [98, р. 40–41; 755, vol. 2, р. 291; 819, р. 198ff; 156, р. 73–75,11 Off; 569, р. 97; 1117, ch. 13 и особ. р. 274–275; 1373, р. 111,117,128]. . Когда же в ходе военных кампаний, направленных на защиту революции, французские армии оказались на территории соседних государств, им показалось вполне естественным, что за все теперь будут платить иностранцы. Война должна обеспечивать саму себя. Конфискацией королевской и феодальной собственности в побежденных странах, трофеями, захваченными у армий врага, в гарнизонах, музеях и казначействах, внушительными военными контрибуциями в денежной или натуральной форме, расквартированием французских войск в государствах-сателлитах, которые должны полностью содержать их за свой счет. Наполеон, таким образом, не только покрыл все огромные военные расходы, но и извлек для Франции и для себя неплохую прибыль. Управление экстраординарным имуществом в период расцвета Франции аккумулировало достаточно значительные средства. В какой-то степени это было предвестником будущих грабежей нацистской Германией своих сателлитов и поверженных' врагов во время Второй мировой войны. Пруссия, например, после разгрома ее армии под Йеной должна была заплатить штраф в 311 млн. франков, что составляло половину среднегодового дохода французского правительства. После каждого поражения Габсбургская империя была вынуждена уступать врагу свои территории и выплачивать крупную контрибуцию. В Италии в период с 1805 по 1812 год примерно половина всех доходов от собираемых налогов уходила французам. Во всем этом можно усмотреть двойную выгоду — содержание большей части огромной французской армии за пределами страны и ограждение французских налогоплательщиков от бремени расходов на ведение войны. При условии, что армии при столь блестящем руководстве будет сопутствовать успех, система казалась неуязвимой. Поэтому неудивительно было слышать из уст императора: